Ребята наблюдали за происходившей экзекуцией (а длилась она минут сорок) из-за угла. К счастью, никто из участников «сходки» их тогда не заметил.
Дверей в Марьиной Роще, вопреки худой славе района, никогда не запирали — все дома, все квартиры были открыты. И никто ничего не брал и не воровал. Каждый здешний обитатель был убеждён, что чужое добро счастья не приносит. (Правда, в военные годы случались и исключения, но не будем сейчас судить о людях, доведённых тогда голодом и холодом до отчаяния. Да и «гастролёры» стали чаще сюда заглядывать).
С Гошей Савицким однажды произошла такая интересная история. Как-то зимой ветром у него сорвало шапку с головы. Сколько ни бегал по закоулкам, так и не нашёл её. Мысль о том, что мать будет вынуждена покупать новую шапку, Гошку не радовала. Шапку-то она, конечно, купит, но без упрёков и подзатыльника не обойдётся.
Вечером матери, которая была не в духе, Гоша ничего не сказал, решив перенести объяснения на следующий день. А утром встал и, к великой радости, обнаружил, что шапка его лежит в коридоре. Видно, кто-то ранним утром нашёл её в снегу и, зная, кому она принадлежит, принёс Гошке прямо домой. Такой поступок считался в ту пору вполне естественным, поэтому нашедший Гошкину шапку не стал никого будить, оставил находку в коридоре и ушёл. Савицкий так и не узнал, кто его тогда так здорово выручил.
Если в самой Марьиной Роще воровства не наблюдалось — «свои» тати у себя не воровали, а «чужие» сюда не совались, — то за её пределами кражи были делом обычным. Многие местные жители, в том числе и Шебаршины с Савицкими, во время войны получили неподалёку, на Бутырском хуторе, именуемом попросту Бутыркой, участки земли под огороды. Время было голодное, и огороды были хорошим подспорьем в хозяйстве. Считалось — и это было действительно так, — что с огородом не пропадёшь. Сажали главным образом всё ту же картошку — основную еду не только московского пролетариата, но и всего простого люда на земле.
На участки навалились дружно: очистили их от камней и разного хлама, выкорчевали несколько старых пней, вскопали. Баба Дуня достала где-то немного навоза, и в начале мая картошку посадили. На огородах бывали часто — окучивали и пропалывали поднявшиеся всходы, следили, чтобы охотники до чужого не подкапывали молодые клубни. Глядя на крепкую ботву, баба Тоня Савицкая обнадёжила: картошечка вырастет неплохая. И впрямь уже в середине июля обе семьи лакомились молодой картошкой и определили место, где будут хранить будущий урожай зимой. Однако, когда настал сентябрь и пришло время сбора основного урожая, их огороды оказались выкопанными. Сделано это было ночью, буквально за несколько часов перед тем, как Шебаршины и Савицкие явились на свои участки с лопатами, вёдрами и мешками, поскольку накануне днём обе бабушки были здесь и оценивали виды на урожай. А ведь так рассчитывали на эту картошку, надеясь создать запасы на зиму и дотянуть до будущего лета!
Пережили…
Леонид Владимирович вспоминал, как трудно им тогда приходилось. На ничтожную зарплату мамы, скромной служащей домоуправления, двух ребятишек прокормить было невозможно. Выручала их в военные годы бабушка Дуня. Не покладая рук мастерила она заготовки для обуви, день и ночь из её комнаты доносился стук швейной машинки «Зингер»…
Лёня Шебаршин был старше Гоши Савицкого на два года, поэтому в школу пошёл первым. Мужская школа № 607 находилась в Лазаревском проезде. Что можно сказать об учёбе в военное время? Первым делом запомнился холод. На занятиях сидели в верхней одежде, а в сильные морозы даже замерзали чернила в чернильницах. Писали на чём придётся — на обрывках газет и старой обёрточной бумаги, на страницах пришедших в негодность книг.
Обучение было раздельным. 605-я школа, на крыше которой стояла сирена, была женской, и хотя ходили упорные слухи об объединении мужских и женских школ, дальше разговоров дело пока не пошло.
Пришёл черёд и Гоше собираться в школу, но его неожиданно увезли на Украину. В небольшом шахтёрском посёлке, расположенном около Макеевки, он и пошёл в первый класс.
Много интересных впечатлений осталось у Гоши. Неподалёку от посёлка находился лагерь немецких военнопленных. Немцы прокладывали дороги, строили дома, оживляли погубленные ими же шахты — в общем, восстанавливали то, что сами уничтожили. Их практически никто не охранял — бежать было некуда. Народ в лагере сидел мастеровитый и работящий, надо думать, из простых людей. Пленные всегда что-нибудь мастерили — то свистульки, то тросточки, то какие-нибудь другие занимательные штуковины и обменивали их у ребят из шахтёрского посёлка на хлеб и картошку.
Читать дальше