Станислав Валах - Партизанские ночи

Хотя в большинстве своем все жители имели крестьянские хозяйства, до войны они вынуждены были, чтобы хоть как-нибудь свести концы с концами, тяжело трудиться на окрестных фабриках — на «Фаблоке», «Стелле» или на шахте «Янина». И, хотя заработки там были низкие, они дорожили работой, держались за место. Те, у кого не было постоянного заработка, брались за любую работу, только бы хватило на кусок хлеба. Чаще всего прирабатывали, добывая уголь в примитивных самодельных шахтах. Одни копали уголь, другие его развозили. Я относился к числу тех, кто развозил уголь на продажу по окрестным деревням и местечкам. Нам часто приходилось сталкиваться с полицией, которая не разрешала такой «добычи» угля.

Именно эта трудная, суровая жизнь и стала моем школой. Пригодилась мне литература и пресса, которую иногда удавалось добыть у «Босняка» — Францишека Косовского. Хотя я и состоял с ним в родстве по матери, однако сначала не знал, что «Босняк» является секретарем подокруга КПП в Хжанове. «Босняк» говорил понятно, убедительно, горячо. Я слушал внимательно, каждое его слово западало в сердце.

Учила меня и сама жизнь: забастовки в Либёнже, Хжанове, Явожно, Плазе, сходки и демонстрации на 1 Мая, смерть пяти рабочих в борьбе с полицией на улице Кшиской в Хжанове в 1936 году, борьба рабочих Жарков и Либёнжа со штрейкбрехерами на шахте «Янина». Под влиянием этих событий и разговоров с коммунистами формировались мои убеждения, нетрудно было оказаться на стороне тех, кто боролся против существовавших тогда порядков, а потом — в изменившихся условиях — включиться в рабочее движение Сопротивления гитлеровцам.

Со многими из тех, с кем я сталкивался до войны, я встретился потом в рядах Польской рабочей партии, Гвардии Людовой и Армии Людовой. Большинство из них пали на фронте в трагические сентябрьские дни или же, подобно «Босняку», погибли при невыясненных обстоятельствах уже в первые дни войны.

С некоторым недоумением наблюдал я за тем, как оккупация изменила давно известных мне людей. В это трудное время проявились их истинные характеры. Я не говорю о случаях явного предательства и отступничества. Речь идет о поразительных изменениях в поведении людей, которые у нас слыли отважными, решительными, которым после какой-нибудь пьяной свадьбы приклеивали ярлык «забияки» и которые перед войной, не боясь полиции, шумели, ругая на чем свет стоит тогдашние порядки. Казалось бы, они должны включиться в движение Сопротивления. Однако, когда ставкой в игре стала жизнь, они притихли и довольствовались местом в задних рядах. Одновременно шел и обратный процесс — люди, на первый взгляд тихие и спокойные, не выделявшиеся ничем особенным, слывшие застенчивыми и немногословными, встали в ряды мужественных солдат. Такими были, например, «Альбин» — Станислав Ловец, «Щепан» — Щепан Пегзик, «Пильник» — Ян Чвик и многие, многие другие. Это были люди бесценные, и когда смерть вырывала из наших рядов кого-либо из них, потеря была невосполнимой и горе самым искренним.

Вскоре после сентябрьского поражения, 26 октября, воеводства Силезское, Познаньское, Поморское, часть Краковского, Лодзинского, Келецкого и Варшавского были включены в состав «третьей империи». В ее границах оказались районы Живецкий, Бяльский, часть Хжановского, Вадовецкого и Олькуского [1] Олькуский район до 1946 года относился к Келецкому воеводству. . В Хжановском районе граница шла от Остжежницы через Дуловую и Гроец до Вислы.

В отличие от так называемого Генерального Губернаторства, которое немцы рассматривали как гигантский трудовой лагерь, а поляков обрекали на полное уничтожение, на территориях, включенных в состав империи, оккупанты начали быструю и полную германизацию. Процесс этот продолжался во все время оккупации и особенно интенсивно в начале ее. Официальным языком стал немецкий, введено было немецкое государственное право, должности в административных учреждениях были укомплектованы немцами, были сняты все польские надписи и вывески. Такие старые польские города, как Хжанов, Бендзин, Освенцим, переименованы теперь в Кренау, Бенцбург, Аушвитц. В дело германизации включилась и немецкая наука, которая объединенными усилиями этнографов, археологов, историков, языковедов и антропологов «доказала», что земли, включенные в состав империи, являются исконными немецкими землями, а поляки, живущие на них, — это только пришлый элемент. Почти в каждом районе действовали научные комиссии, которые, препарируя факты, поставляли геббельсовской пропаганде псевдонаучные доказательства принадлежности этих земель к Германии.