Павел Дворкин - Годы, вырванные из жизни

Разумова Аннна Лазаревна — партийный работник, жена бывшего секретаря Восточно-Сибирского крайкома партии т. Разумова.

Куусинен Айна — коммунистка, финка. Живет в Москве.

Рыкова Наташа — дочь Рыкова Алексея Ивановича.

Арина Мария Абрамовна — коммунистка, работала в МК. Живет в Москве. Андреева Александра Азарьевна — она же Ашихмина, старая большевичка, профессиональная революционерка, умерла в Ухте. О ней очень тепло отзывается К.Т. Свердлова в своей книге «Яков Михайлович Свердлов» (стр.37, изд. 1957 г.)

В Котласе мы пробыли около двух недель, и за это время все мы ближе сошлись, подружились. Общее горе сроднило нас, единомышленников по партии и идеям, людей без вины виноватых.

Мне вспоминается один старый большевик, к сожалению, не знаю его фамилии. Он рассказывал нам, что он до ареста работал директором библиотеки имени Ленина в Москве. Когда-то учился вместе с Молотовым. После ареста жена его, хорошо знавшая Молотова, обратилась к нему с просьбой чем-либо облегчить участь мужа, который ни в чем не виноват. Но Молотов не захотел даже ее выслушать.

Рассказывал он также, что во внутренней тюрьме на Лубянке сидел начальник МОРСИ Викторов и еще один моряк из высшего комсостава. Во время допросов их избивали до такой степени, что они вынуждены были оговорить себя и других. Но им как-то удалось передать заявление Ворошилову, чтобы он как нарком военмор вызвал их на личную беседу. Прежде чем вести к наркому, их побрили, приодели и доставили в кабинет к Ворошилову, где был и Молотов. Викторов и его товарищ рассказали, как их истязают, заставляя клеветать на себя и других, и что они под пытками вынуждены были оклеветать себя. Тогда Ворошилов сказал:

— Какие из вас большевики, если вы не можете выдержать пыток и оговариваете себя и других. Уведите их — приказал он.

Оба они были впоследствии расстреляны.

Среди этапников были и уголовные преступники, рецидивисты. Они угнетающе действовали на нас своим похабнейшим лексиконом и наглой распущенностью.

В Котласе нас выводили за зону на работы. Мы грузили прессованное сено на баржи Северной Двины. Работа была не тяжелая, время теплое — июнь, и все, после томительного пребывания в тюрьме, допросов и издевательств, охотно работали на воздухе, разминали застывшие мышцы. Вечерами мы выходили из бараков, собирались группами и хором пели русские и украинские песни. Особенно выделялся мощный голос Буценко, человека, обладавшего богатырским сложением. Пели стройно, и ветер уносил куда-то вдаль, в тайгу, в тундру песни, льющиеся из глубины сердец. Больше всего исполнялись песни: «Закувала та сива зозуля», «Ревут и стогнут хвыли», «Прочь осенние думы» — Леси Украинки «По пыльной дороге», «Ермак» и другие. Со стороны можно было подумать, что поют это не узники, а боевые солдаты.

Находясь на этапе, почти все начали писать жалобы во все инстанции, вплоть до Президиума Верховного Совета СССР и самого «вождя народов» на необоснованность приговоров. Но на все жалобы следовал один штампованный ответ: «Осужден правильно», и точка.

Вскоре из бараков нашего блока начали вызывать людей и уводить в другую зону. Готовился этап в Воркуту. Но об этом мы узнали вечером, когда нам удалось через проволоку переговорить с этими товарищами. Везти должны были их на пароходе по Северной Двине мимо Архангельска до Нарьян-Мара, а оттуда пешком до Воркуты. В тот год только началось строительство железной дороги Ухта-Воркута. Каждого из нас занимала одна мысль: а куда же направят нас? Прощание с товарищами, уходившими в этап, было скорбное. Многие плакали, отчетливо представляя себе всю тяжесть пребывания в заключении на Крайнем Севере и в Заполярье. Все вокруг было сурово: и природа, и люди, которым была вверена наша судьба.

Однажды кто-то вошел к нам в барак и сообщил, что в Котлас прибыл «Московский этап». Все высыпали из бараков, чтобы посмотреть, нет ли среди прибывших друзей, родственников, узнать московские новости. Этапных ввели в нашу зону. В первой колонне этапа я узнал бывшего замнаркомвнутдела НКВД Казахстана майора Володзько Павла Васильевича, который подписывал ордер на мой арест. Должен сказать, что никакой злобы я почему-то не почувствовал к Володзько, т. к. был уверен, что подписывал он эти ордера с большой душевной травмой. Он был лишь «топором» в руках других.

Когда все разошлись по баракам, ч подошел к Володзько. Он, не ожидая встречи, немного растерялся.

На мой вопрос, какими материалами он располагал для моего ареста, он ответил: Никакими». Меня арестовали по приказанию наркомвнудела Казахстана Реденса. Этот Реденс прибыл в Казахстан из Москвы в июне 1938 г. по поручению Берия и начал громить партийную организацию. Он арестовывал всех ответственных работников, начиная от секретарей ЦК и кончая работниками милиции. Володзько рассказал мне, что на вопрос, как быть, если нет оснований для ареста, Реденс ответил: