Юрий Оклянский - Загадки советской литературы от Сталина до Брежнева

Чуть ли не пять лет после этого Федин жил в обстановке страха и ожидания нового удара. Происходило это в то самое время (1943–1948), когда он работал над романами дилогии «Первые радости» и «Необыкновенное лето». В ту самую долгую полосу обостренных внутренних поисков компромисса, согласия со сталинской системой, которая бы дала ему возможность жить и писать. А, может быть, и просто существовать на белом свете.

Но раньше, в 30-е годы, Федин пытался купить себе похожее право относительно малой ценой. Прежде всего, усиленной верноподданной критикой язв капиталистического Запада, которые действительно имеются в наличии. Тем самым в художественном тексте косвенно или, на худой конец, скупыми мазками воздавалась дань восхваления их антиподу — якобы безупречной социалистической системе и столь же будто бы образцовой советской державе. К полезному для режима творчеству романиста добавлялось часто услужливое поведение автора на некоторых общественных постах, на которые его выдвигали, да отдельные, «в кон», «актуальные» высказывания в речах и газетных выступлениях.

Теперь в прямой ход было пущено то, ради чего он жил, и та самая свобода творчества, которой он добивался.

Это выразилось в безудержном восхвалении лично Сталина в самом пухлом из всех романов Федина (почти 700 страниц текста) — «Необыкновенное лето» (1945–1948). Автор торопливо вписал в эту книгу о событиях Гражданской войны специальную главу, которую назвал «Эпилог к военным картинам».

Там расписан небывалый полководческий гений будущего вождя народов. Внешне малоприметный рябой сорокалетний грузин, прибывший в качестве члена Реввоенсовета на Южный фронт, кстати, вовсе не летом в соответствии с названием романа, а в середине октября 1919 года, по этой главе судя, в мгновение ока оказывается победителем опытнейших профессионалов белых военачальников — генералов Деникина, Мамонтова и Шкуро… Революция спасена. Необыкновенное, переломное лето 1919 года свершилось. А на двух последних страницах романа Сталин, начальственно и отечески пожимая руку, уже напутствует на дальнейшие подвиги одного из главных и достаточно живо изображенных персонажей — молодого саратовского большевика Кирилла Извекова…

Впрочем, будем снисходительны. Автору было, как уже сказано, отчего торопиться. Четыре года он писал эту книгу, находясь в полуопале, едва избежав скамьи подсудимых по намечавшемуся громкому политическому процессу, о чем мог лишь догадываться. Главным событием 1949 года в стране было 70-летие И.В. Сталина. Здание Музея революции возле Пушкинской площади в Москве превратили в Музей подарков вождю. Каждый трудовой коллектив, каждый честный советский патриот, а тем более писатель, по-своему должны были отметиться и внести собственную лепту в это грандиозное торжество всего прогрессивного человечества.

Федин тоже сделал, что мог. И хлопоты его не пропали даром. Дилогия его романов — «Первые радости» и «Необыкновенное лето» — в том же 1949 году была удостоена Сталинской премии первой степени, а былые его политические проступки и прегрешения больше не упоминались. С этого момента автор, что называется, снова стремительно пошел в гору…

Новые посты и назначения стали пролетать, как полустанки за окном поезда. А в мае 1959 года он очутился уже в апартаментах первого секретаря Союза писателей СССР. Лиха беда начало (как, впрочем, видим и не начало то было). Карьерные ухватки и приемы, видоизменяясь по формам и видам, копились и оттачивались с годами.

И так бывало у Федина не только в сталинские времена, со Сталиным, но и с Хрущевым и далее.

В июне 1963 года под суетливым верховодством тогдашнего секретаря по идеологии Л.Ф. Ильичева проходил Пленум ЦК КПСС, посвященный «великому десятилетию». Ровно десять лет после ареста Берии и расчистки ближайших подступов к власти правил страной Н.С. Хрущев.

По воспоминаниям «рабочего» секретаря Союза писателей СССР К.В. Воронкова, узнав о том, что его приглашают выступить на Пленуме, Федин в присутствии подчиненных публично изрек: «Вот какой чести я удостоен. Слыхано ли, чтобы меня, беспартийного старика, пригласили на Пленум высшего органа партии? Это невероятно. Да еще просили выступить…»

Панегирики в честь «великого десятилетия» и лесть в адрес его первейшего устроителя «дорогого Никиты Сергеевича» с главной трибуны Пленума лились потоками. И Федин не отстал от других. Бывший актер, он это умел.

Но вот год и четыре месяца спустя свершился государственный переворот и в октябре 1964 года «дорогого Никиту Сергеевича» свергли, а само «великое десятилетие» объявили во многом плодом волюнтаризма и прожектерства. В тот же день Федин без колебаний объявил своему формальному помощнику — рабочему секретарю правления СП СССР К.В. Воронкову — в записи последнего: «Какие события, какие удивительные события… Я с интересом слушал товарищей Брежнева и Косыгина… Ну, передовицу в “Правде” вы, конечно, читали. Прояснены важнейшие вопросы, которые волнуют всех нас. Это хорошо. Решение октябрьского Пленума показывает силу нашей партии и ее Центрального Комитета».