Альфред Штекли - Джордано Бруно

Сомнения одолевают Мома:

— Я все же никогда не поверю, будто там, где нет ни полного и совершенного человека, ни полного и совершенного зверя, но есть только частичка зверя с частичкою человека, выйдет лучше, чем там, где кусок шаровар с куском камзола, откуда не получишь ни за что ни хорошего камзола, ни хороших шаровар, ни тем более одежды, которая была бы лучше и той и других.

— Мом, Мом! — возразил Юпитер. — Тайна сей вещи сокровенна и велика, и ты не можешь ее понять: твое дело только верить в нее, как в нечто великое и возвышенное!

— Знаю хорошо, — сказал Мом, — что это такая вещь, которую не понять ни мне, ни тем, у кого есть хоть крупица ума…

— Мом, — сказал Юпитер, — ты не должен хотеть знать больше, чем тебе нужно, и поверь мне, этого тебе не следует знать!

— Вот, значит, — возразил Мом, — что надо знать и что я, назло себе, узнаю и для удовольствия Юпитера буду этому верить, будто один рукав и одна штанина стоят больше пары рукавов и пары штанин и гораздо более; будто один человек не человек, один зверь не зверь, половина человека не полчеловека и половина зверя не ползверя; будто получеловек и полузверь не только человек несовершенный и зверь несовершенный, но настоящее божество, достойное почитания…»

Бруно на разные лады высмеивал таинство причащения, культ святых, почитание реликвий, учение о промысле божьем. Церковь уверяет, что все в мире происходит по воле господа. Как это господь, иронизирует Бруно, успевает одновременно справляться с такой тьмой-тьмущей дел! На страницах «Изгнания» оживают картины далекого детства… Юпитер отдает распоряжения, что и как должно сегодня произойти: сколько в полдень на бахче Францино будет зрелых дынь, сколько плодов жужубового дерева, что растет у домика Джованни Бруно, свалит ветер на землю и сколько источат черви, сколько волос выпадет у Лауренцы и сколько щенят принесет собака, принадлежащая Антонио Саволино…

Евангелие полно рассказов о совершенных Христом чудесах. Спаситель ходит по воде, исцеляет хворых, слепым возвращает зрение. Мог ли Ноланец обойти молчанием такую тему? Он писал об Орионе, подразумевая Христа: «Раз Орион умеет творить чудеса, умеет ходить по морю, не погружаясь в волны и не замачивая ног, и еще, конечно, способен и на всякие другие диковинки, то отправим-ка его к людям и устроим так, дабы он внушал им все, что нам вздумается. Пусть заставит их поверить, будто белое черно, будто человеческий разум всякий раз, как ему кажется, что он наилучше видит, именно тогда и находится в ослеплении, будто все то, что согласно разуму кажется превосходным, добрым и лучшим, — позорно, преступно и чрезвычайно скверно, что природа — грязная потаскушка, а законы естества — мошенничество…»

Орион должен убедить людей, что в глазах бога подлинные доблести, ум и знания ничего не стоят: «Бог презирает их и предоставляет тем, кто не способен к более великим привилегиям, то есть к сверхъестественным дарам, коими одаривает бог, как, например, прыгать по водам, заставлять кувыркаться хромых и танцевать раков, кротов видеть без очков и делать прочие прекрасные и нескончаемые диковинки. Пусть заодно убедит людей, что философия и всякое исследование, всякая магия, которые могут людей уподобить нам, не что иное, как пошлость, и что невежество наилучшая в мире наука, ибо дается без труда и не печалит душу!»

Библия давала Бруно обильный материал для насмешек. Он злословил по адресу пророков, нападал на рассказ о всемирном потопе и на учение об искупительной жертве Христа. Боги, очищающие небо, не забывают и о Кентавре — Христе. Оттуда, где находится Кентавр, изгоняется «басня пустая и звериная» со своими «свинскими собраниями, бунтовщическими сектами, беспорядочными порядками, безобразными злодействами, кои все пребывают на поле скупости, дерзости и надменности, над кем главенствует свирепая злость и орудует темное и тучное невежество».

Книга пропитана ересью. Десятки страниц могут послужить неопровержимым доказательством злодейского образа мыслей. А инквизиторы долго возятся с доносами Мочениго, сопоставляют показания соседей по камере, пытаются самого Бруно поймать на слове. У него хватает выдержки отбиваться. Он порицал Спасителя? Помилуй бог, что за напраслина! Он не только не изрекал хулы на Христа, но даже никогда и не думал о нем дурно!

Святая служба не знает «Изгнания». Узникам, случается, тоже везет.

Вскоре после того, как Бруно вручили замечания цензоров, возобновились допросы. Альберто Трагальоло принялся выяснять мнение обвиняемого по тем положениям, которые цензоры объявили ошибочными.