Леонард Гендлин - Исповедь любовницы Сталина

Я спросила, кокетливо улыбаясь:

— Ко мне это тоже относится?

— Вы, Верочка, редкое исключение.

Не торопясь, пошли к дому. В тени у огромных лип уже суетились люди. Подбежал дежурный секретарь, угодливо изгибаясь, доложил:

— Приехал товарищ Серго Орджоникидзе, впускать?

— Скажите ему, что мы только что уехали в Москву.

После обильного обеда Сталин ушел к себе. Во время вечерней прогулки он сказал:

— Знаете, Верочка, люблю попариться в баньке с веничком березовым, чтобы дядька, русский богатырь, сильными руками-лапищами прошелся по всему телу. Хотите помыться в нашей баньке?

— Спасибо, я уже приняла ванну.

Сталин громко рассмеялся:

— Не беспокойтесь, мы будем мыться отдельно. На мужской половине вас никто не стеснит. В бане можно поддерживать любую температуру.

Мне приходилось бывать в городских банях Дальнего Востока, там они довольно примитивные. Одноэтажный деревянный сруб, ржавые краны, скользкие низкие скамейки, старые дырявые тазы, горячая вода один раз в неделю, по пятницам, чтобы счастливцу попасть в баню, надо выстоять в очереди несколько часов, женщины шли в баню со своими тазами.

С некоторой опаской вошла в сталинскую баню. В стены вмонтированы ковры, мягкие кресла, на окнах тяжелые шторы, внутренние шкафы для одежды, приятный свет, торшеры, столики для кофе и чая. Ко мне подошла высокая, рослая, белозубая женщина.

— Наташа, — сказала она просто, протягивая руку. — Хотите что-нибудь выпить?

— Боржоми, только не холодный.

— Сейчас принесу.

Через минуту я пила изумительный напиток и ела бутерброды с осетриной и семгой.

— Я вам помогу раздеться! — приветливо сказала Наташа.

Девушка подала резиновые тапочки, предупредительно открыла двери. Я оказалась в банном помещении, где так красиво переливались витражи на окнах и на стенах, разноцветный кафель.

— Сначала примите душ. Вы позволите включить пар?

— Нет! Боюсь простудить горло.

После душа Наташа уложила меня на широкую деревянную скамейку. Она ловко массажировала мое тело, а потом хорошо его отмыла.

— Какая вы красивая! Вашему телу и архитектурным линиям позавидует любая женщина. И грудь у вас изумительная, упругая, крепкая. Разрешите мне хоть разок ее поцеловать.

От сексуальных комплиментов стало не по себе.

— Наташенька, перестаньте говорить глупости!

— Простите, В. А., я не хотела вас обидеть.

От прикосновения березового веника закипела кровь. Потом Наташа сделала прическу, маникюр, педикюр, она была искуснейшим мастером. Мне захотелось ее отблагодарить.

— Что вы, что вы! Здесь не положено брать деньги.

— Запишите мой домашний телефон, постараюсь устроить для вас пропуск в Большой театр.

— С удовольствием пойду на спектакль с вашим участием.

В гостиной отдыхал Сталин, он был завален газетами, журналами, Книгами.

— С легким паром, В. А.! Как наша банька? Как вы теперь себя чувствуете?

— Очень Хорошо, И. В.! У вас изумительная баня.

— Как работает Наташа? — Сталин бросил на меня демонический взгляд, от которого душа ушла в пятки.

— Она мастер, у нее сильные руки. Мне впервые в жизни сделали настоящий медицинский массаж. — И. В. продолжал на меня смотреть немигающими глазами. — Разве что-нибудь случилось?

— Кто вас просил давать мойщице номер домашнего телефона, приглашать в театр? Что у вас с ней может быть общего? Поймите, В. А., люди служат нам верой и правдой. Кто нарушит эти священные заповеди, вышвыривается вон со всеми потрохами.

От бесконечных нравоучений сделалось тошно, я уже была не рада, что снова встретилась со Сталиным.

Человек рождается на страдание, как искры, чтоб устремляться вверх…

Иов

Мейерхольд!

Сочетание гениальности творца и коварства личности. Неисчислимы муки тех, кто, как я, беззаветно его любил

С. Эйзенштейн

Возвращаюсь к студенческим годам. 1929-й. Заснеженно-вьюжный февраль. К нам на урок в Ленинградскую консерваторию пришел высокий человек с необыкновенным взглядом орлиных глаз. На этом уроке я пела, не жалея голоса. Мейерхольд внимательно наблюдал за мной.

— В. А., — сказал Вс. Эм. после репетиции, — мне нужно с вами очень серьезно поговорить, давайте вместе пообедаем?

Я растерялась. Неожиданное приглашение застало меня врасплох. У подъезда консерватории, развалясь в санях, дремал извозчик. Борода у него заиндевела, из-за густой щетины и сосулек почти не видно было малюсеньких поросячьих глаз.

— Ой, господин хороший, заждались мы вас на лютом, скрипучем морозе.