Даниил Галкин - В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора

Декан высказал мысль о целесообразности досрочной сдачи всех экзаменов и зачетов по программе второго курса. Это позволит до начала осенних занятий на третьем курсе заняться обменными делами и переездом в Москву. Его предложение удалось осуществить довольно быстро. Встречи с преподавателями, которые знали о моей ситуации, носили чисто формальный характер. Заполненную зачетную книжку и выписку об успешном завершении второго курса я получил в считаные дни. Виток львовского периода жизни завершился немного грустным прощальным банкетом с друзьями по факультету и общежитию. Валентина немного всплакнула. Под настроение перед расставанием призналась:

– У меня к тебе очень серьезные чувства. Мне хотелось после окончания института создать с тобой хорошую семью.

Я в унисон ответил:

– Окончишь институт, приедешь в Москву, и вернемся к этой теме.

Она засмеялась:

– Меня только там не хватало! Московские девицы на пушечный выстрел к тебе не подпустят.

Завершился диалог моей любимой фразой:

– Поживем – увидим.

На следующий день я до осени распрощался с Юрием Лозовым, а также с преподавателями и учащимися факультета. Ватага друзей по общежитию и Валентина проводили меня на вокзал. Дружеские объятия, добрые напутствия, нежный, затяжной поцелуй с Валентиной – и поезд тронулся. Я увез с собой тепло прекрасных людей, которые меня окружали в течение двух студенческих лет в сказочно красивом и одновременно враждебном Львове. Несколько дней понадобилось в Черновцах, чтобы с помощью соседа завершить сбор полного комплекта документов. Мама передала мне генеральную доверенность на ведение всех дел по обмену жилья. Попрощавшись с ней и Яной, преклонив колени у могилы отца, я умчался в Москву. И началась изнурительная процедура оформления обменных ордеров.

К счастью, она значительно упростилась благодаря помощи Мосолова. До получения ордера ректорат МАРХИ продлил мне разрешение на временное проживание в общежитии. Иногда я оставался на ночлег у маминых двоюродных сестер, с которыми наконец познакомился. У них были довольно большие многодетные семьи. Они приняли меня очень радушно и гостеприимно. Им казалось, что моя худоба связана с недоеданием. Поэтому откармливали по полной кулинарной программе.

В томительном ожидании ордера и вынужденного безделья, я много времени проводил в прогулках по Москве. Путеводителем стала книга Гиляровского «Москва и москвичи». За гроши ее мне продала ветхая старушка на небольшой барахолке. Благодаря этой необыкновенной книге «минувшее проходило предо мною» очень живо, как будто очевидец прежних дней взял меня за руку и провел по Москве конца XIX – начала XX века.

Островки прекрасной старинной застройки соседствовали с более поздними зданиями, которые, как правило, выглядели не очень привлекательно. Многие улицы и переулки казались мне неопрятными. На это я обратил внимание уже в свой первый приезд – по контрасту с европейской ухоженностью Львова и, особенно, Черновцов…

И вот – радость: в моих руках заветный ордер на право переезда в Москву! Бережно уложив его в карман потрепанного пиджака, я срочно выехал в Черновцы. Нам помогали собраться друзья родителей, которые не покидали маму во время моего отсутствия. Они обещали, что будут ухаживать за могилой отца. Впоследствии я имел возможность в этом убедиться во время неожиданных приездов в Черновцы. Спустя десятилетия останки отца были перенесены мною на Востряковское кладбище, в Москву, где он теперь покоится рядом с мамой.

Итак, нашим приютом, после особняка и отдельной квартиры, стало убогое жилище в одном из бесчисленных тупиков огромного города. За несколько столетий его название неоднократно менялось. Он возник вдоль стены Покровского монастыря. И стал именоваться соответственно: Монастырский тупик, затем – 1-й Покровский тупик. В годы борьбы с религией, как с «опиумом для народа», его переименовали в Березин тупик. Наконец, в «исторический» год моего появления на свет он почему-то был назван Тихим тупиком. Если серьезно, историк и краевед П. В. Сытин проливает свет на последнее переименование тупика в своей книге «Откуда произошли названия улиц Москвы». Причина достаточно проста: «На него выходили исключительно каменные заборы, было пустынно и тихо» [54].

Вынужденный переезд в Москву я, спустя десятилетия, описал в стихотворении к юбилею сестры: