Даниил Галкин - В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора

Новый, 1947, год мы наконец встретили в полном семейном составе. Вскоре отец, в связи с массовой демобилизацией, перешел на гражданское поприще. Ему предложили должность главного инженера фурнитурного завода. Это было очень близко от дома – по другую сторону парка, на главном проспекте, пересекающем весь город от вокзала до аэродрома. Я увлеченно продолжал курировать проектные работы на кондитерской фабрике. Во время деловой поездки во Львов, буквально ослепивший меня своей неповторимой красотой, удалось посетить Политехнический институт и уточнить условия поступления на архитектурный факультет.

Оставалось завершить все дела по проекту и паковать чемоданы. Однако, когда, на радость всем, появился свет в конце тоннеля, произошла почти катастрофа. Внезапно было начато уголовное дело, затронувшее руководство торговой сети и ряда пищевых предприятий города. В их числе оказался и Артемий Иванович. Я застал его в тяжелом состоянии. Осунувшийся, с мешками под добрыми мудрыми глазами, он обратился ко мне:

– Мои дурные предчувствия оправдались. Нас, ни в чем не повинных спецов, наладивших производство и торговлю, но пришлых, подставила кучка местных воров и взяточников. Мы здесь чужие и за это поплатились… Не делай добра подлецам – не получишь зла… Тебе следует немедленно уволиться, иначе упекут и тебя. Я рад, что судьба нас свела. Храни тебя Бог!

Мы обнялись. Расставание с ним вошло в число тяжелейших потерь моей жизни. Опасения Артемия Ивановича сбылись. Спустя несколько дней я был вызван к следователю. Среднего возраста, внешне довольно доброжелательный, он попросил рассказать о себе. Я понял, что это сверка имеющихся сведений. В завершение расспросов, касающихся лично меня и нашей семьи, он плавно переключился на Артемия Ивановича:

– Вы проработали на фабрике почти два года. Что можете сказать о ее директоре?

Я ответил не задумываясь:

– Хороший специалист, толковый руководитель. Могу его охарактеризовать только с положительной стороны.

Следователь с ироничной улыбкой заметил:

– Видно, вас закормили сладостями на прежней должности!

Мне удалось себя пересилить, чтобы не ответить резкостью. В моем положении это было бы безумием. Я вдруг вспомнил Гасю Иосифовну.

– Да, вы угадали, но кондитерское производство не для меня. И все-таки ничего плохого о Загряжском сказать не могу. Интеллигентный человек…

Следователь резко оборвал меня:

– Все беды в нашей рабоче-крестьянской стране от этой мелкобуржуазной сволочи! Да еще дворянских кровей! Это азы классовой борьбы! И вам, как сыну рабочего, нужно разбираться в этих вопросах!

Я постарался выглядеть наивным простаком:

– Но как же я мог? Он ведь уважаемый человек! Директор! Я же разбираюсь только в строительных вопросах…

Следователь не ответил. Раздраженно подсунул мне лист бумаги:

– Подписка о неразглашении. Не пытайтесь нарушить – иначе очередная встреча не заставит себя долго ждать. Но уже в другом качестве. Я разочарован, так как рассчитывал на вашу пролетарскую сознательность. Жаль.

Не прощаясь, он вызвал дежурного, который проводил меня до выхода. Очередных вызовов не последовало. Видимо, в самом деле я был там лишним, а Артемий Иванович меня не оговорил.

Все мои тогдашние попытки выяснить судьбу Загряжского не увенчались успехом. Связаться с его дочерью также не удалось. Новые жильцы ее квартиры сообщили, что она с дочкой срочно возвратилась в Ленинград…

Речь о том, чтобы сдать вступительные экзамены в вуз, уже не шла. В текущем году они уже прошли. Я затаился. Родители, напротив, оптимистично отнеслись к моей вынужденной безработице. Они в один голос твердили, что перед предстоящей учебой следует отдохнуть и набраться сил. Но праздное времяпрепровождение не соответствовало моему характеру. Ему больше созвучны лермонтовские строки: «А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой!» И опять – вмешался случай.

Наша дружеская связь с Владимиром не прерывалась. Время от времени мы навещали друг друга. Он усиленно готовился к поступлению в военную академию. Чтобы помочь родителям, наладил контакты с местными скорняками и кондитерами. В качестве снабженца стал выезжать в Молдавию, где закупал каракулевые смушки (шкуры новорожденных ягнят). Из них мастера шили модные в то время женские шубы и шапки. Для кондитеров он привозил с румынской границы дефицитные дрожжи, которые были нарасхват. По его словам, эта деятельность приносила ему неплохие «бабки». Когда я поплакался ему о своей вынужденной свободе, он с радостью предложил стать компаньоном. Родители вначале приняли мое решение в штыки. Но, зная мой упрямый характер, отец в конце концов развел руками: