Том Уилкинсон - Люди и кирпичи. 10 архитектурных сооружений, которые изменили мир

Новая организация пространства отражала и смену нравов: викторианское целомудрие уходило в прошлое, тема секса теряла статус табу. С исчезновением прислуги из буржуазного лексикона исчезла и фраза «не при слугах», а открытая планировка растопила ледяную чопорность среднего класса. Но на этом процесс не закончился. По мере того как стены превращались в стекло, части тела и действия, прежде считавшиеся интимными, бесстыдно выставлялись напоказ – до такой степени, что теперь от прежде скрытого не знаешь куда деться. Секс-видео с участием знаменитостей, реалити-шоу по телевизору, порнография в Интернете необратимо размывают традиционные границы допустимого, каждый наш жест передают правительству скрытые камеры, каждая высказанная в Сети мысль отслеживается Агентством национальной безопасности. Вуайеризм стал частью современного сознания, перестав быть прерогативой извращенцев и богемных художников. Первые архитектурные воплощения этих перемен появились на заре XX столетия, когда стараниями таких новаторов, как Ле Корбюзье, жилища лишались стен, однако история взаимоотношений архитектуры и секса уходит гораздо дальше в прошлое.

Архитектуре всегда находилось место в историях о любви – хотя бы в качестве места действия, а иногда ей доводилось играть и более активную роль. Один из ранних примеров архитектурной эротики мы находим в древнеримской легенде о Пираме и Фисбе – молодых соседях, которые влюбляются друг в друга вопреки родительской вражде. История эта знает бессчетное количество пересказов (самый знаменитый из которых, разумеется, «Ромео и Джульетта»), отражающих своими трансформациями произошедшие за столетия радикальные перемены во взаимосвязях между интимной жизнью и архитектурой. Первый известный нам пример этой легенды датируется IX веком нашей эры и содержится в «Метаморфозах» Овидия:

Бессердечная стена остается глуха к мольбам влюбленных, поэтому они устраивают тайное ночное свидание у заброшенного склепа. Фисба прибывает первой, однако ее спугивает вышедшая на охоту львица. В спешке девушка теряет платок, который разрывает на части явно недовольная исчезновением добычи хищница с окровавленной после охоты мордой. Появляется Пирам и во время напрасных поисков возлюбленной находит растерзанный и окровавленный платок. Решив, что Фисба погибла, он пронзает себя мечом. В этот момент возвращается Фисба и, обезумев от горя, тоже лишает себя жизни.

Легенда, кроме очевидного вывода о том, чем чреваты опоздания, демонстрирует ключевую роль архитектуры как препятствия к сексу и показывает, что случается с теми, кто пытается его преодолеть. Можно считать эту историю космогоническим мифом взаимосвязи секса и архитектуры: он напоминает, что среди изначальных задач зодчества было и предотвращение нежелательных связей. Во многих культурах стены служили (а иногда и служат до сих пор) препятствием к незаконной любви, первобытным средством закрепления брачных уз, предотвращения супружеской неверности, кровосмешения и прочих табуированных связей. И хотя автор «Метаморфоз» выбирает местом действия древний Вавилон (характерный для классиков неодобрительный кивок в сторону восточной жестокости), подобное практиковалось и в древних Афинах – предполагаемой колыбели западной цивилизации. Афинские женщины не имели ни права голоса, ни собственности и скрывались от посторонних глаз в самой глубине супружеского дома, где в помещении под названием «гимнасий» ткали и занимались детьми. Таким образом, архитектура стояла на страже моногамии. Тем временем мужчины принимали гостей в «андроне» – общественном помещении, предназначенном для обедов и гулянок, для развлечений с гетерами и ведения дел.

Бурная политическая активность афинских мужчин объяснялась исключительно отсутствием необходимости работать. Демократия покупалась ценой подкрепленной архитектурными средствами власти над женами, чей труд наравне с рабским обеспечивал мужской досуг. Роль женщины в греческой архитектуре ярче всего отражают кариатиды, поддерживающие портик Эрехтейона на афинском Акрополе. Эти исполинские женские фигуры навеки придавлены своей ношей, навеки обречены поддерживать поработившее их социальное здание. Активное использование кариатид в западном классицизме наглядно свидетельствует о том, что традиция подчинения женщин жива до сих пор и Ле Корбюзье, рисуя наложниц на стенах виллы Грей, совершал атавистический поступок: он пытался превратить комнату женщины в гарем – в тюрьму, возведенную мужским шовинизмом; в клетку, которой положено быть прозрачной, чтобы не создавать препятствий бдительному мужскому взору. Но Корбюзье опоздал, закрывая дверь конюшни, когда лошадь уже давно скачет на воле.