Олег Волков - Москва дворянских гнезд. Красота и слава великого города, пережившего лихолетья

В этом забытом произведении, так и не увидевшем большой сцены, пропасть штришков и деталей, чудесно воскрешающих не только напевы двухсотлетней давности, но и характерные черты эпохи, драгоценные для понимания духа времени…

В списке действующих лиц фигурирует «Вахруш, деревенский олух». А вот наставление капельмейстеру от лица старейшего ямщика: «…Нет, барин, ты начни-ко помаленьку, как ямщик, будто издали, не поет, а тананычет [6], а после, чтобы дремота не взяла, – пошибче, да и по-молодецки, так дело-то и с концом, ребята и подхватят…»

Урезонивая сына, старый ямщик говорит: «Ты барский человек али ямщик?» Отказывающийся скрыться от набора Тимофей говорит: «…бежать? Пустое, брат… По подоконью я не хаживал, а на разбой иттить не честь молодцу». Не менее выразительны и куплеты, распеваемые ямщиками: в них и удаль, и дух товарищества, и понимание бессилья перед властью:

А вот умудренный жизнью старик наставляет молодежь:

И снова и снова – раздумчиво-грустные строки о разлуке, такой неотделимой от доли ямщика, и вмешательство добрых людей, одолевающее злую судьбу:

Лейтмотивом всей оперы служит прекрасная песня «Высоко сокол летает, повыше того белая лебедушка…», она составляет поэтический фон спектакля. Мне кажется, что сама возможность создания оперы о ямщиках в век галантных спектаклей, приноровленных ко вкусам воспитанной на иноземных модах публики, говорит о первостепенном значении в жизни тогдашнего общества дорог, времени, проводимом в поездках, требовавших подстав, отдыха в пути, длительного пребывания ездока в санях или тряском экипаже один на один с возницей.

Однако пора возвратиться на улицы прежней Рогожской ямской слободы и к временам более близким. Что же собираются реставрировать и сохранять из этого уголка исторической Москвы? Проект предусматривает не только создание этнографического музея быта ямщиков, но и показ московской старинной слободы, не утратившей первоначальной планировки и своего архитектурного облика.

Площадь с памятником Андрею Рублеву подле возвышающегося над ней Спасо-Андроникова монастыря, иноком которого был великий иконописец, напомнит о многовековой истории этих мест. На Сенной площади (площадь Ильича), откуда начинали свой путь на сибирскую каторгу арестанты, предполагается поставить монумент в память поколений борцов против самодержавия.

На упирающихся в эти две площади улицах – Школьной и Тулинской – будут размещены помимо музея мастерские и аудитории художественного факультета Московского технологического института, связанного с народным художественным творчеством, что выглядит особенно уместно именно здесь. Дворовые галереи и сплошная застройка улиц облегчают задачу – приспособить эти дома под гостиницы для туристов и разместить в нижних этажах магазинчики, всевозможные кафе, чайные, мастерские… Нет надобности доказывать, насколько такое переплетение прошлого с настоящим, при сохранении подлинных исторических черт обстановки, послужит воспитанию подрастающих поколений. Не говоря о благородной цели задуманного проекта – увековечить черты жизни ушедших поколений безымянных простых людей, доля труда, знаний и усилий которых легла весомым вкладом в устроение России.

…Я медленно иду от заставы в сторону Андроникова монастыря по Тулинской улице. Недавно прочитаны и свежи в памяти «Своды результатов общей оценки недвижимых имуществ в Москве в 1889 – 1890 гг.». Узнанное о Рогожской ямской части присоединилось к рассказам старого местного жителя, впитавшего с детских лет обиход и обычаи полувековой давности. И еще довелось ознакомиться с брошюркой архимандрита Спасо-Андроникова монастыря Григория, изданной в 1894 году, с описанием часовни, некогда стоявшей на Вороньей, ныне Тулинской, улице. Сведения исторические накладываются на развертывающееся перед глазами; память о прошлом вторгается в настоящее, населяет его образами минувшего, вносящими в нашу жизнь тепло и уют обжитого, родного дома…