Денис Дроздов - Большая Ордынка. Прогулка по Замоскворечью от Москворецкого моста до Серпуховской площади

В 2009 году началось возрождение некогда знаменитого на всю Россию Московского синодального хора. Регент хора Алексей Пузаков работал когда-то под началом того самого Н.М. Матвеева, при котором хор церкви был лучшим в Москве. Проделанная работа дала результат, и Скорбященская церковь может по праву гордиться своим хором. При храме действуют воскресная школа, катехизационные курсы, общественно-благотворительный фонд «Старый Свет» и молодежный клуб.

С 2009 года настоятель храма иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радость – митрополит Волоколамский Илларион.

Сегодня Скорбященский храм является одним из самых любимых и почитаемым москвичами храмов. Необычный для Москвы по своей архитектуре, он всегда вызывал неоднозначные суждения. Многие обвиняли Бове в излишнем подражании Западу. Да и внутреннее убранство церкви вызывало у православных людей немало вопросов. Известно, что стены храма были украшены огромными панно, написанными в западноевропейском стиле. Теперь эти необычные полотна вместо росписей стен воспринимаются изюминкой Скорбященской церкви. Большинство панно сохранилось с XIX века, их лишь немного обновляли в начале XX века и реставрировали в 1940-х годах.

С одной из картин, висевших когда-то в церкви, связана интересная история. Речь идет о работе Яна Мостарта «Се человек», подаренной храму жившими по соседству купцами Куманиными. «Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им Пилат: се Человек! Когда же увидели Его первосвященники и служители, то закричали: распни, распни Его! Пилат говорит им: возьмите Его вы, и распните; ибо я не нахожу в Нем вины. Иудеи отвечали ему: мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим» [35], – говорится в Евангелии от Иоанна. На картине изображен Христос в венце, которого ведет на казнь жестокий палач. За спиной Иисуса – Пилат в перчатках на омытых руках, шепчущий ему на ухо «Распни!» первосвященник и глашатай, трубящий о неумолимости приговора. Судьба предопределена. На печальном лице Христа запечатлено тяжкое ожидание скорой казни. Бессердечный оскал палача контрастирует с мужественно переносимой скорбью Иисуса. Человеческие фигуры изображены в натуральную величину, что усиливает реализм происходящего и вовлеченность в него зрителя.

Картина в строгой ампирной раме находилась в правой ячейке стеклянной перегородки, разделяющей трапезную и ротонду. Не случайно она висела прямо посередине между лаконичной трапезной Баженова и грандиозной ротондой Бове. Сначала взгляд входившего в храм блуждал в торжественном пространстве ротонды, но потом сосредотачивался на картине. Возле нее всегда горели свечи, потому что наблюдать необычное для русского глаза явление люди приходили и днем, и вечером. В одном из очерков XIX века, посвященных Скорбященской церкви, можно прочитать: «Редко не видно толпы народа перед картиною, изображающей Спасителя перед судом Пилата. Какая необыкновенная живость! Как много говорит одна слеза, текущая из очей Спасителя! Эта картина – работа знаменитого Альбрехта Дюрера» [36]. Раньше считалось, что полотно кисти Дюрера, и лишь в 1920-х годах, после того как оно попало в Музей изобразительных искусств на Волхонке, было определено авторство Мостарта.

Для русской церкви это уникальный случай – чтобы картина западного художника висела в храме, да еще и почиталась как икона. Полотен Яна Мостарта в России мало: в ГМИИ имени Пушкина всего две работы художника, только одна из которых (как раз «Се человек») находится в постоянной экспозиции в зале № 8. На этом можно было и закончить историю, если бы не одно но. Оказывается, Ф.М. Достоевский тоже видел эту картину в Скорбященском храме. Когда в самом начале романа «Идиот» князь Мышкин просит Аделаиду Епанчину нарисовать лицо приговоренного за минуту до удара гильотины, в то время как он еще стоит на эшафоте, она удивляется: «Странный будет сюжет, и какая же тут картина». И тогда, увлекаясь каким-то воспоминанием, князь с жаром описывает предполагаемую картину: «Это ровно за минуту до смерти, тот самый момент, когда он поднялся на лесенку и только что ступил на эшафот… Впрочем, ведь как это рассказать! Мне ужасно бы, ужасно бы хотелось, чтобы вы или кто-нибудь это нарисовал! Лучше бы, если бы вы! Я тогда же подумал, что картина будет полезная… Нарисуйте эшафот так, чтобы видна была ясно и близко одна только последняя ступень; преступник ступил на нее: голова, лицо бледное как бумага, священник протягивает крест, тот с жадностию протягивает свои синие губы, и глядит, и – все знает. Крест и голова – вот картина, лицо священника, палача, его двух служителей и несколько голов и глаз снизу, – все это можно нарисовать как бы на третьем плане, в тумане, для аксессуара… Вот какая картина» [37].