Дмитрий Шерих - Улица Марата и окрестности

Вообще дом № 22-24 выделяется на улице Марата своим внешним обликом. Массивный, громоздкий, с отделкой фасадов в европейском вкусе: даже странно, что архитектор Иван Петрович Володихин именно таким выстроил дом при единоверческой церкви. Этот дом легче представить себе где-нибудь во Франции, чем при храме ревнителей старорусских традиций (единоверцы – это те старообрядцы, которые стремились к объединению расколовшихся церквей и сами вернулись под начало Русской православной церкви, сохранив при этом свои обряды). Впрочем, и сама Никольская единоверческая церковь по архитектуре весьма своеобразна, но об этом чуть позже...

Не всегда единоверцы располагали таким солидным зданием. В середине XIX века дом при их храме был невелик, и с каждым годом это обстоятельство приносило все больше проблем. У Никольской церкви имелись свои благотворительные заведения, надо было где-то селить священников, да и доходы от дома хотелось бы получать. Поэтому единоверцы задумались о расширении своих владений и в конце концов осуществили замысел.

В новом доме, построенном в первые годы XX века, места хватило всем. Перед революцией здесь работали и богадельня для престарелых женщин, и женская гимназия вместе с реальным училищем единоверческого братства. Жили в доме и священники, и в их числе настоятель Никольской церкви в предреволюционные времена отец Симеон Шлеев, погибший в Уфе через несколько лет после революции, а в 2000 году причисленный к лику святых.

А про еще одного коллективного обитателя дома № 22-24 читатель может без труда узнать сам – подойдя лишь к этому зданию. На фасаде его висит небольшая мемориальная доска с текстом:

«В этом доме

в 1905-6 г. г.

помещался

ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ

СОЮЗ ПОВАРОВ

гор. С.-Петербурга

Лен. губ. отдел проф. союза раб. нарпит и общежитий СССР. 13/ХII 1925 г.»

Не будем комментировать жизнь профсоюза поваров, а про доску заметим: в 1920-е в Ленинграде появилось великое множество таких памятных надписей – в честь существовавших некогда профсоюзов кожевников, портных, трактирщиков, приказчиков, табачников, металлистов и так далее. И что удивительно, большинство этих досок сохранились доныне...

А советские годы пополнили летопись дома № 22-24 еще одной строкой, достойной упоминания. В 1920-е годы здесь проживал скромный маклер ленинградской Фондовой биржи Лев Наумович Рабинович. В историю он вошел благодаря последней, весьма печальной странице своей биографии. 17 февраля 1926 года Рабинович был арестован органами ОГПУ, затем его этапировали в Москву, где Коллегия ОГПУ приговорила маклера к высшей мере наказания.

В чем же была вина биржевого маклера? Волею судеб он оказался замешан в дела государственные. Читатель слышал, наверное, о «золотом червонце», введенном в оборот в 1920-е годы. Задачей червонца было выправить положение в советской экономике. Чтобы дело шло успешнее, в наркомате финансов создали Особый отдел, который в строжайшей тайне занимался валютными интервенциями: продавал золотую монету на рынке. К этой работе отдел привлекал очень немногочисленных проверенных биржевиков. В их числе оказался и Лев Рабинович.

А в 1926 году Особый отдел попал под огонь ОГПУ. Полагают, что причиной тому стала большая политика: недавний глава наркомфина Сокольников перешел в оппозицию к Сталину, а Особый отдел мог дать компромат на бывшего шефа.

Не дал. И поплатился за это. Начальника Особого отдела Льва Волина приговорили к расстрелу за превышение полномочий, использование служебного положения в личных целях и так далее. А ленинградского маклера Льва Рабиновича – за использование личных связей с работниками наркомата финансов и биржевиками.

Приговор привели в исполнение без отсрочки.

Есть ли в петербургской архитектуре более странный храм, чем Никольская единоверческая церковь? Возведенная в пушкинское время Авраамом Мельниковым, она способна вызвать у непредвзятого зрителя недоумение. Лучшие произведения классицизма в основе своей ясны и просты: возьмем хотя бы широко раскинувшийся Главный штаб или монументальный Александринский театр. Оформление в них подчинено общей ясной идее. А здесь все наоборот: нагромождение объемов и колонн, лишенное чувства меры.