Сергей Романюк - Чистые пруды. От Столешников до Чистых прудов

Несомненно, местность эта была застроена еще в XIV в., если согласиться с тем, что церковь Параскевы, находившаяся напротив Охотного ряда, у современного здания Государственной думы, была построена до первого документального упоминания о ней в 1406 г. Совсем рядом, напротив нынешнего Дома Союзов, стояла и другая церковь — Святой Анастасии, известная с 1458 г., и, как справедливо замечает историк П. В. Сытин, «две церкви недалеко друг от друга могли быть поставлены лишь среди плотно заселенной местности…».

По его же словам, при Иване Грозном на берегу Неглинной находились три ряда лавок — Житный, Мучной и Солодовенный, которые были показаны на плане Москвы 1634 г. (Олеария), названные в легенде к нему «лавки для муки и солода». Они были обязаны своим появлением здесь, вероятнее всего, тому, что на запруженной Неглинной стояли мельницы, куда привозили зерно и где мололи муку и тут же продавали.

В пожар 1737 г. ряды сгорели и уже не восстанавливались. Место их отошло к частным владельцам — князьям Долгоруковым и Грузинским, а также под новостроящиеся здания Монетного двора. После прекращения монетного производства в Москве корпуса использовались по другому назначению: в них, в частности, поместили Берг-коллегию, в одном из помещений которой, как считал историк П. И. Бартенев, был заключен предводитель крестьянского бунта Емельян Пугачев.

Со временем здания стали ветшать, и по плану 1775 г. их предназначали на слом. Однако они еще долго стояли, пока в 1797 г. сюда не было решено перевести лавки с соседней Моисеевской площади, для чего, как писал историк Москвы М. С. Гастев, было решено отдать строения Монетного двора «кому-либо из частных людей, с тем чтобы получивший представил, в вознаграждение, дом в Казну, для пробирнаго мастерства, и всю мелочную торговлю с Моисеевской площади поместил бы у себя на том дворе, дабы она не была видима. Государь Император повелел в 1798 году отдать Монетный двор, на этом условии, бывшему тогда в Москве обер-полицмейстеру действительному статскому советнику Каверину», который выстроил для помещения лавок несколько каменных зданий.

Павел Никитич Каверин был хорошо известен в московском обществе. Как вспоминал П. А. Вяземский, «Карамзин всегда с уважением упоминал об одном случае, который хорошо характеризует его нравственные качества. Незадолго до вступления неприятеля в Москву граф Ростопчин говорил ему и Карамзину о возможности предать город огню и такою встречею угостить победителя. Каверин совершенно разделял мнение его и ободрял к приведению в действие. А между тем у небогатого Каверина все достояние заключалось в домах, кажется в Охотном ряду, которые отдавались внаем под лавки Московским торговцам». И действительно, в пожар 1812 г. лавки Каверина сгорели, и он в 1818 г. продал участок за 400 тысяч рублей серебром — огромную сумму (вот как ценилась уже тогда земля в центре города!), купцу первой гильдии Д. А. Лухманову; потом этот участок принадлежал дворянину А. А. Журавлеву, и при нем весь двор несколько раз перестраивался. В последний раз в 1892 г. участок был застроен по периметру двухэтажными зданиями (проект архитектора С. С. Эйбушитца) под рыбные и мясные лавки.

Охотнорядские мясники получили печальную известность при подавлении студенческой демонстрации в апреле 1878 г. Тогда студенты большой толпой пошли с красными флагами по Моховой улице, на углу Тверской им преградила путь полиция, но студенты прорвали оцепление и с пением революционных песен продолжили путь. Тогда по собственной инициативе явились мясники из Охотного ряда и страшно избили студентов; охотнорядцы и на следующий день продолжали бить попадавшуюся им на глаза учащуюся молодежь и заступавшихся за них. Теперь уже полиции пришлось укрощать разбушевавшихся охотнорядских «мамаев».

Впереди лавок Охотного ряда вдоль площади тянулись десятки деревянных лавочек и столов, заваленных овощами и фруктами. Это о них писал в повести «Однокурсники» П. Д. Боборыкин: «В воздухе разлит запах ядреных яблоков. Он шел от Охотного ряда. И глазом можно схватить ряд столов с горками фруктов, крымских груш, антоновки, виноградных кистей, арбузов, лимонов, кровяно-красных помидоров».

Ряд лавок кончался почти у самой Театральной площади трехэтажным казенным зданием, где располагался знаменитый московский Егоровский трактир, которым восторгались: «…кухня, русская кухня была великолеп на! Такой осетрины, ветчины, поросятины в редком трактире Москвы можно было найти; разве только в Большом Московском Гурина, у Тестова, да на Ильинке в Биржевом, да и то по значительно повышенным ценам, конечно, за обстановку. А блины? Ах, какие были это блины! Платили вы 20 копеек за десяток, и вам подавали блины с чем угодно: с ветчиной, с осетриной, с яйцами. Икра — дешевка, сметана даром. Ешь эти блины и не чувствуешь — во рту тают».