Майкл Бонд - Медвежонок Паддингтон в центре Лондона

Чем больше миссис Браун размышляла над тем, что им предстоит, тем меньше ей нравилась эта затея, но тут размышления её прервало дребезжание телефона.

– Это Гарольд Прайс, – прошептала она, прикрыв трубку ладонью. – Хочет уточнить, не против ли мы. Что ему сказать?

Мистер Браун поднял глаза к потолку – где-то наверху бежала вода.

– Говори что угодно, только не отказывайся, – посоветовал он жене. – Отступать поздно. Если окажется, что Паддингтон зря принимал ванну, нам всем не поздоровится. Тем более он принимает её по собственному почину.

– И всё же, как бы оно там ни было, – продолжал он, проходясь одёжной щёткой по костюму, – есть у меня ощущение, что не лучший это способ начинать совместную жизнь. Лично я бы не очень хотел, чтобы распорядителем на моей свадьбе выступал медведь, – как бы там меня ни подвели.

Мистер Браун и в лучшие-то времена не очень любил ходить на свадьбы, а мысль о торжестве, к которому приложит свою лапу Паддингтон, и вовсе вгоняла его в тоску.

Впрочем, ближе к середине дня даже мистер Браун забыл все свои дурные предчувствия, потому что Паддингтон вёл себя просто безупречно.

Когда они приехали в церковь, обнаружилось, что медвежонок держит в лапах длинный, явно очень важный, список имён. По этому списку он сверял приглашения, определял, какие гости – со стороны жениха, а какие – со стороны невесты, и вёл их по проходу на отведённые им места; Брауны не могли не признать, что не каждый день встретишь такого опрятного медведя. Только что расчёсанный мех блестел, а усы так и сияли – большая белая гвоздика, которую он повязал на шею, рядом с ними казалась какой-то блёклой.

Придраться Брауны могли, пожалуй, только к одному: Паддингтон слишком уж ревностно относился к своим распорядительским обязанностям. Выдвинутое Джонатаном предположение оказалось правильным – стоило кому-то раскрыть рот, как Паддингтон немедленно подбегал и, подняв лапу, награждал несчастного суровым взглядом. А некоторые из его взглядов, которым научила его в Перу тётя Люси, обладали изумительной силой, поэтому довольно скоро в церкви воцарилась прямо-таки гробовая тишина.

Похоже, даже сам викарий очень удивился, когда, войдя в храм, увидел, с каким вниманием его собираются слушать.

– А как ему теперь это объяснишь? – прошипел мистер Браун. – Попробуй-ка, если тебе рта не дают раскрыть.

Остальные в ответ только кивнули, а Паддингтон, в последний раз тщательно проверив по списку, что все гости на местах, уселся на ближайшую скамью, чтобы ещё раз пробежать глазами программу церемонии и потом уже спокойно наслаждаться происходящим.

Брауны быстро забыли обо всех неурядицах, потому что почти сразу же вошёл мистер Прайс, а с ним свидетель; они заняли места на первой скамье.

Вот только вид у обоих был какой-то встрёпанный – даже более встрёпанный, чем обычно бывает на свадьбе, где все, понятное дело, нервничают, – а мистер Прайс так и подскакивал на месте. Похоже, он хотел о чём-то поговорить с Паддингтоном, но всякий раз, как он оборачивался, медвежонок непреклонно прикладывал ко рту лапу.

– Мне кажется, раньше у Гарольда не было нервного тика, – смущённо прошептала миссис Браун.

– Похоже, у них что-то случилось с кольцом, – прошептала Джуди – ей удалось это разобрать из шушуканья тех, кто сидел впереди. – Им пришлось взять латунное колечко, на котором у мистера Прайса висит занавеска в спальне. А настоящее куда-то исчезло.

– Исчезло? – эхом повторила миссис Браун.

На миг она даже забыла, что на соседней скамье сидит Паддингтон, но, как оказалось, могла бы и не тревожиться, потому что медвежонка, судя по всему, новость потрясла сильнее всех. Усы у него обвисли, на мордочке появилось выражение глубокой печали – и даже гвоздика на шее, похоже, привяла от сочувствия.

– Боюсь, когда Дейрдре об этом узнает, она не обрадуется! – пробормотал мистер Браун. – Не завидую я тому, кто стащил это кольцо!

– Тссс! – шикнула на него миссис Браун. – Вот и она.

Брауны примолкли; за спинами у них послышался шелест шелка, и мимо, опираясь на руку мистера Флинта [2], проплыла Дейрдре в великолепном белоснежном одеянии.

Все приветствовали её появление восторженными ахами и охами – все, кроме Паддингтона. Он, похоже, с чем-то отчаянно сражался на полу церкви. Несколько раз медвежонок совсем пропадал из виду, но потом появлялся, причём каждый раз всё громче пыхтел, а вид у него делался всё несчастнее – хотя, казалось бы, несчастнее уже некуда.