Геннадий Цыферов - Паровозик из Ромашкова

Кто кого сильнее, кто кого страшнее — вот о чём вчера спорили весь день звери.

Вначале они думали: всех страшнее, всех сильнее — БОДАСТАЯ УЛИТКА.

Потом решили: нет, всех страшнее, всех сильнее — ЖУЧОК-РОГАЧОК.

После жучка-рогачка всех страшнее, всех сильнее — КОЗЛИК.

За козликом — БАРАН — БЕЙ В БАРАБАН.

За бараном с барабаном — БЫК — РОГАМИ ТЫК.

За быком — НОСОРОГ-КОСОРОГ.

А за носорогом, а за носорогом всех страшнее, всех сильнее КЛЫКАСТЫЙ СЛОН.

Так и сказали звери слону:

— Ты, слон, самый сильный! Ты, слон, самый страшный!

Но слон обиделся.

— Конечно, — кивнул он, — я самый сильный. Но разве я самый страшный и самый злой? Неправда!

Слоны добрые.

Прошу, пожалуйста, мною никого не пугать.

Я очень люблю всех маленьких!

Ты знаешь, где живут зимой речные пароходики?

Они грустят в тихих бухтах и гаванях о добром лете.

И вот однажды такой пароходик до того загрустил, что забыл, как надо гудеть.

Наступило лето. Но пароходик так и не вспомнил, как надо гудеть. Поплыл он вдоль берега, встретил щенка и спрашивает:

— Вы не знаете, как надо гудеть?

— Нет, — сказал щенок. — Я лаю. Хочешь, научу? ГАВ-ГАВ!

— Что вы, что вы! Если я буду говорить «ГАВ-ГАВ!», все пассажиры разбегутся.

Поплыл пароходик дальше. Встретил поросёнка и спрашивает:

— Вы не знаете, как надо гудеть?

— Нет, — сказал поросёнок, — я умею хрюкать. Хочешь, научу? ХРЮ-ХРЮ!

— Что вы, что вы?! — испугался пароходик. — Если я буду говорить «ХРЮ-ХРЮ!», все пассажиры рассмеются.

Так и не научили его щенок и поросёнок гудеть. Стал пароходик у других спрашивать.

Рыжий жеребёнок сказал: «ИГО-ГО-ГО!» А зелёный лягушонок — «КВА-КВА-КВА!».

Совсем пароходик приуныл. Уткнулся носом в берег и засопел. И вдруг видит: сидит на бугорке маленький мальчик и грустит.

— Что с тобой? — спросил пароходик.

— Да вот, — кивнул мальчик, — я маленький, и меня все, все учат. А я никого не могу научить.

— Но если ты не можешь никого ничему научить, то мне незачем тебя спрашивать…

Пароходик пустил задумчивое облачко дыма и хотел уже плыть дальше, как вдруг услышал:

— Ду-ду-дуу!

— Кажется, что-то гудит? — сказал он.

— Да, — ответил мальчик, — когда мне грустно, я всегда играю на своей дудочке.

— Кажется, я вспомнил! — обрадовался пароходик.

— Что ты вспомнил? — удивился мальчик.

— Я знаю, как надо гудеть! Ду-ду-ду-у! Это ты научил меня!

И грустный мальчик весело засмеялся.

А пароходик загудел на всю реку:

— Ду-у-у-у!

И все мальчики и пароходики на реке ответили ему:

— ДУ-У-У-У-У!!!

Ах, как в этот день было жарко! От жары цветы поникли, травка пожелтела. Подумал-подумал лягушонок, взял ведёрко и куда-то пошёл.

На лугу он встретил корову.

— Хочешь, я дам тебе молочка? — спросила корова.

— Нет, — ответил лягушонок и пошёл дальше.

На полянке он встретил козочку.

— Хочешь, я дам тебе молочка? — спросила козочка.

— Нет, квакнул опять лягушонок и пошёл ещё дальше.

Долго шёл лягушонок, размахивая ведёрком.

И, наконец, увидел он синие горы. На их вершинах жили пушистые белые облака.

Подозвал лягушонок самое маленькое облачко и сказал ему:

— Дай мне, пожалуйста, немножко молочка!

Ничего не ответило облачко, только вздохнуло громко. Заглянул лягушонок в ведёрко, а там — буль-буль! — молочко!

Вернулся домой лягушонок и говорит:

— А я облачковое молочко принёс!

— Какое же это облачковое молочко? Это просто голубой дождик. Кто же его пить будет?

— Как кто, — ответил лягушонок, — а цветочки махонькие?

И он напоил цветы и травку парным облачковым молочком. Ещё и муравьишке осталось.

Жил на свете слонёнок.

Это был очень хороший слонёнок. Только вот беда: не знал он, чем ему заняться, кем быть. Так всё сидел слонёнок у окошка, сопел и думал, думал…

Однажды на улице пошёл дождь.

— У-у! — сказал промокший лисёнок, увидев в окошке слонёнка. — Ушастый какой! Да с такими ушами он вполне может быть зонтиком!

Слонёнок обрадовался и стал большим зонтиком. И лисята, и зайчата, и ежата — все прятались под его большими ушами от дождя.

Но вот дождь кончился, и слонёнок снова загрустил, потому что не знал, кем же ему всё-таки быть. И снова он сел у окошка и стал думать.