Татьяна Александрова - Домовёнок Кузька

Кузькины глаза, привыкшие к темноте, мигом разглядели большущую корзину с орехами.

– Э, да у тебя вкусы, как у белки! – рассмеялся дед и притащил ещё два короба: один с шишками, другой с сухими грибами.

Кузька отнёсся к этому угощению без особой радости. Дед подумал-подумал и приволок колоду с мёдом. Тут-то гость показал, на что способны домовые.

Любопытный Лешик тоже лизнул и потом долго вытирал язык то одним зелёным локтем, то другим. Так и закусывал домовёнок орехами с мёдом, пока не почувствовал, что сей же час уснёт. Последнее, что услышал Кузька, засыпая:

– Дедушка, в лесу дождь?

– Дождь, внучек, ливень…

– Дедушка, в лесу ветер?

– Ветер, внучек, буря…

– Дедушка, в лесу гроза?

– Гроза, внучек, бушует, ветер дует, молния полыхает, всех пугает. Пора нам с тобою там быть, беду опередить.

Маленький домовёнок простудился и заболел. Пристали к нему лихорадка с лихоманкой, трясовица с огневицей. Дрожит Кузька от холода, а сам горячий, как горшок в печи. Говорит, будто комар пищит. Кашляет, будто медведь рыкает.

– Знаю на такую болезнь управу, – сказал дед Диадох. – Да пойдёт ли домовым на пользу? – и принёс из дальнего угла пещеры (лешие называли её берлогой) горькую кору, сухие корешки, кислую травку. Кузька в рот бы их не взял, но с мёдом и не такое съешь.

Из лесу прибегал Лешик, мокренький, как банный веник:

– Ну и дождь! Ну и буря! Ну, как ты тут? Ну, я пошёл!

Дед Диадох приходил задумчивый, суровый. Рассказывал, как семь ветров дерутся, реки в берега бьются, гром гремит, лес гудит. Клал Кузьке на лоб лапу-деревяшку, совал ему в рот кусок коры:

– Вспомни, внучек, как домовые от таких напастей лечатся?

– Домой хочу! – пищал Кузька.

– Поправься сначала, – говорил старый леший. – И куда спешить? Может, сгорел твой дом? Каково тяжело на пепелище, сам знаю.

Во сне Кузька увидел Вуколочку: грустный и молчит. А вдруг и вправду всё сгорело? Или по Кузьке скучает? «Завтра приду», – утешил его Кузька, проснулся и вспомнил, как домовые управляются с болезнями.

– Ой вы, лихорадушка с лихоманушкой, трясовичка с огневичкой! Приходите ко мне в гости. – Домовёнок помолчал и добавил: – Вчера! Да не забудьте! Вчера приходите, пожалуйста!

Кузьке сразу стало легче. Лежит себе в коробе, поправляется. Пусть болезни гадают, как это им прийти не завтра, не сегодня, а вчера. Уснёт домовёнок, а какая-нибудь смелая козявка сядет ему на нос или на брови, навестит больного. И, проснувшись, Кузька встретит её пристальный взгляд.

Но вот проснулся, а вместо козявки на него глядит Медведь. Кузька забился под сухие листья на самое дно короба. Медведь листья раскопал, Кузьку вынул и вручил ему гостинцы: калину да рябину. Съели ягоды с мёдом, и домовёнок спросил, не покажет ли ему Медведь дорогу домой.

– А это чем не дом? – оглядел Медведь лешачью берлогу.

– Дом – это когда есть печка! – объяснил Кузька.

Уточнив, что такое «печка», Медведь сказал, что от неё дому только вред и опасность. Кому холодно, пусть обрастает шерстью. Кузька вспомнил про пожар, помрачнел. Но тут вошла Лиса.

– Что значит, когда медведь через пень скачет? – дразнила она. – Значит, либо пенёк невысок, либо медведь сердит.

Кузька засмеялся, спросил Лису про свой дом. Лиса вместо ответа стала выпытывать, живут ли куры в избе вместе с людьми или где-нибудь отдельно? На Кузькины слова, что в избе хорошо, там горячая каша, пареная репа, топлёное молоко, Лиса усмехнулась:

– А у нас, что ли, всё холодное? Не вся еда растёт, некоторая бегает! Не прав медведь, что корову задрал. Не права и корова, что в лес зашла. Хи-хи-хи!

Медведь так и покатился по полу со смеху. А Кузька решил больше не говорить им про свою деревеньку, жалко кур и скотину.

– Говоришь, дома тебя ждут, – обрадовался дед Диадох, влезая в берлогу. – А теперь и в лесу друзья завелись.

Когда все ушли, Кузька улёгся поудобнее. Разговаривает сам с собой то голосом Афоньки или Адоньки, то басом, как Сюр, то пищит, как Вуколочка. Сам не заметил, как пошёл в пляс с друзьями-домовятами. В середину хоровода опустился горшок с горячей кашей. И Кузька проснулся.

– Кыш отсюда! – сказал он нахальным козявкам, они лезли ему прямо в глаза.

Но это был солнечный луч. И в нём лихо отплясывала лесная мелюзга, у которой оказались не только лапки и усики, но и крылья.