Илья Литвак - Спящее царство и золотой рожок

И надо же такому случиться, что искорка одна – самая малая, через дымоход вылетела и на крышу упала. Упала и не погасла. Запылала крыша ярким пламенем. А под крышей – Семен спит, в ус не дует. Ни в ус не дует, ни в бороду. А дует он вверх, посапывая, и дутьем своим пылающей крыши ему не загасить конечно.

И сгорел бы дом вместе с Семеном, если бы не соседка. Прихворала она – осталась дома. Увидала, что крыша горит – крик подняла. Все, кто был в деревне, сбежались. Немного их было, но уж сколько было, столько и было. Хорошо, что хоть столько, и еще хорошо, что Матвей среди них был.

Из избы сонного Семена под руки вывели. Матвей же забрался по лестнице на самый верх и руками голыми крышу всю раскидал. Руки обжег так, что долго потом работать не мог. Ну да Василий – надо отдать ему должное, в благодарность за живого семена (все-таки сын родной, какой-никакой – а сын) и за спасенное добро две недели Матвейку кормил и кормил хорошо. Не смог Матвей отказаться на этот раз и краюхой хлеба обойтись. И спать матвея укладывали не в амбаре и не на скотном дворе, а в избе. Даже на печь положить хотели, но тут уж Матвей воспротивился – Семена тревожить не хотел. Да и Семен не хотел, чтобы его тревожили.

Так что на печи как всегда Семен спал, а Матвей – хоть и на полу, зато на толстом соломенном тюфяке.

С тех пор если уж Матвей кому говорил чего, никто не смеялся, а внимательно слушал, чего он скажет, и выполнять старался. А говорил Матвей не всегда просто, хоть и простой человек был. Бывало, как скажет, так сиди потом и думай – к чему бы это?

Вот сказал к примеру Гавриле (это тоже такой мужик был в той же деревне откуда родом Василий):

– Петух-то твой ночью кукарекает – там, где кони пасутся.

«С чего это петуху с конями кукарекать?» – думал Гаврила. – «Да еще ночью. Ночью петухи спят!» Думал-думал, так ничего и не придумал. Но на всякий случай этой ночью спать не стал, взял палку и сел возле курятника.

Ночь на дворе. Тихо. Кроме месяца – никого.

Гаврила сидит, носом клюет, но палки из рук не выпускает, а за спиной у него в курятнике куры коко́кают [1] Коко́кают – тоже, что и кудахчут или квохчут (перевод с языка Тридевятого царства). . Может им снится чего – не знаю. А Гавриле в ту ночь снился страшный сон. Будто сидит он, прислонившись спиной к курятнику. За ним за стенкой куры со сна чего-то на своем курином языке кококают. Тихо. Один месяц светит. Больше – никого…

И вдруг над оградой в свете месяца появляется чья-то голова и смотрит прямо на курятник. Смотрит она на курятник, причем очень подозрительно смотрит, как-будто хочет из курятника…

Открыл с перепугу Гаврила глаза. Протер их со сна и видит: над оградой не одна голова, а целых две, и очень лохматые. И смотрят они подозрительно на его курятник, так – как-будто хотят из него не только петуха выкрасть, но и всех кур да еще с яйцами впридачу.

– Караул! – завопил Гаврила что было мочи и замахал палкой.

Две головы скрылись, послышался поспешный топот двух пар ног и цокот лошадиных копыт. А потом зашлепали двери, в соседних домах загорелся свет, к Гавриле сбежались люди и из его сбивчивого рассказа поняли, что Матвейка опять предсказал. На этот раз кражу петуха вместе со всем куриным семейством. Так-то.

Получается, что и простой человек был Матвейка, такой, что проще и некуда, а на деле – вовсе и не простой, а совсем особенный.

И вот однажды случилось вот что. Рубил Матвейка дрова и вдруг остановился, с его лица сбежала улыбка, чего с ним никогда раньше не было. Потемнел он весь, словно тень от грозовой тучи на него нашла. Даже волосы его светло-русые – и те, казалось, потемнели.

Посмотрел он вверх. Покачал головой горестно. Потом посмотрел на запад, за лес, за который всегда солнце закатывалось. Опять покачал головой, бросил дрова – как есть бросил, даже не стал до конца рубить. Сунул топор за пояс и, не сказав ни слова, зашагал на восток – в сторону деревенских полей.

Никто ничего не понял. Разве что – Матвей ушел, и это не спроста. И то, что помрачнел он – тоже не спроста. И то, что на небо смотрел и за лес и головой качал горестно – тоже не спроста.

– Кажись, быть беде?.. – спросил Гаврила. И к сожалению оказался прав.

Сначала, откуда ни возьмись, понабежали на небо облака – солнце закрыли. А за ними из-за леса приползла тяжелая черная туча. Ухнула она громом, гулко ухнула – так что эхо по деревням прошло, и в лес улетело и в лесу потонуло. Потом молнии зыркнули, дырки в туче проделали. И через дырки эти полил дождь, и лил он не день, не два – а целую неделю. А когда он кончился, и первые люди повылезали из домов на грязные от дождя и сырости дворы, то увидели, что далеко за лесом к небу тянется множество тонких серых дымков – такие бывают, когда жгут костры. А когда узнали жители деревни, кто вокруг этих костров греется, тут и поняли, почему горевал Матвейка.