Пит Рушо: Енот и Пума

— Сеньор! Вот Вы и нашлись!

— Наконец-то!

— Радость моя, сеньор Вюртемберг, какое счастье!

Мелкие сеньориты страшно галдели. Одна девица запрыгала от радости и отдавила каблуком ящерице хвост. Та взвизгнула и икнула.

— Милый, почему Вы нас так не любите? — возмущались они, быстро взбираясь по пыльным сапогам рыцаря.

— Зачем Вы бросили нас в лесу?

— Нас, слабых девушек. Беззащитных… — слабые девушки цепкими лапками уже хватались за складки одежды и лезли вверх, с проворством белок.

— Да, Вы не любите нас. Все из-за той дочки башмачника из Руа! Ах-ах! Уси-пуси!

— Эта ведьма околдовала Вас, сеньор!

— Если бы она не умерла от бубонной чумы, ее сожгли бы на костре, — кричали безжалостные девушки звонкими голосами.

— И не говорите, что все неправда!

— Бросаете нас, таких милых, симпатичных…

— Не можете ее забыть. Ее синих глаз!

— Лица, цвета сапожной подметки.

Компания добралась до плеча рыцаря, где были ременные застежки кирасы.

Вцепившись руками и ногами в эти ремни, жестокие болтуньи вросли прямо в кожу ремней. И тут все увидели, что это кусты алых роз. Только очень маленькие. Ящерица взбежала по ноге хозяина. Передними лапами уцепилась за пояс, задние растопырила в стороны, замерла и превратилась в длинный кинжал.

— My love like red-red rose. Да, кожа у нее была темновата, — прокашлял набалдашник рукоятки кинжала. На рукоятке, на недавнем желтом в черную поперечную полоску животе ящерицы, проступили черты смуглого девичьего лица волшебной красоты.

Лицо было сделано из стертой кожи (действительно из подошвы, а голубые глаза из бирюзы). Фон Вюртемберг не выдержал и вынул кинжал из ножен, чтобы посмотреть, что же он все-таки изобразил.

— Рептилия, у тебя хорошо получилось, — сказал он, — такой она и была.

И тут бирюзовый глаз подмигнул ему. Этого не надо было делать. Вюртемберг вздрогнул, нахмурился и запустил ножом в потолочную балку. Кинжал сам изменил направление полета и воткнулся прямо над летучей мышью, дремавшей под потолком.

— Ой, мама, — сказала мышь.

— Ханигейм? — спросил кинжал, — не побеспокоил?

— Ну, что ты! — любезно отозвался летучий вампир, с ужасом глядя на сверкающую сталь, торчащую из бруса прямо у него между лапами.

— Вот и славно, — он ящерицей соскользнул с потолка, опять взобрался по ноге, залез в ножны и замер. Лица на его ручке уже не было.

— Ты не Ханигейм, а Ханинг Айн, — холодно сказал Вюртемберг.

— Ладно, ладно! Вот Енота тоже теперь зовут Быстрым Оленем и ничего. Енот тоже знает, что я Ханинг Айн. Что Вы ко мне привязались!

— Моя привязанность не случайна, — объясняться рыцарь не стал, но угрозу Ханинг Айн почувствовал.

— Давайте ужинать, — сказала Мама.

Все поужинали еще раз, чтобы поддержать Вюртемберга, а фон Вюртемберг просто поужинал.

Потом он спел несколько старых красивых песен. Это были песни разных народов и времен, нежные и печальные.

— А теперь — последняя, — сказал он — и прорычал пару нелепых матросских куплетов про драку в портовом кабаке. Было уже очень поздно.

— А ты знаешь, Пум-Пум, у кого старая индюшка набралась завиральных историй? — спросил рыцарь у Пумы, когда они с Енотом отправились умываться перед сном во двор, — их рассказали розовые кусты, которые все время путешествуют со мной. Кусты я периодически высаживаю в грунт, чтобы не зачахли, оставляю с ними Рептилию — она ухаживает за розами, рыхлит землю, поливает. Потом они меня догоняют.

Так вот, поймал я этого индюка силком полтора года назад милях в ста к северу отсюда. Развел костер… Угли такие хорошие получились… Еще у меня с собой было почти полмешка белого изюма. Без косточек. Ты знаешь, что такое печеная индюшка с изюмом? — даже после сытного ужина глаза его заблестели. — Я вытаскиваю тесак и, извини, собираюсь ее… приготовить… И тут, натурально, старая курица начинает плести мне рассказы про затонувший испанский корабль. Что везли на нем золото. Что потонул он около самого берега, а золото можно выловить прямо с лодки. Конечно, индюшка объяснила, что точно знает место. Я бы не поверил, но в это время испанцы действительно вывозили золото, скорее всего они успели его погрузить в трюм, но корабль исчез. И остался я тогда без обеда, — сказал он, чистя зубы веткой можжевельника, — привязал ее веревкой за лапу и отправился на поиски. Уже через неделю был абсолютно уверен, что она наврала. Просто слышала, как и я, эту историю, не больше. Знал, что индюшка наврала, но есть эту птицу уже не мог. Так вот и ездил с ней всю зиму, пока год назад не пристроил ее в ваш замечательный дом.