Анжелика Шинкарь - Потомки Адама, Евы и червивых яблок

Бабки Ёшки собрались на девичник – обмыть новую ступу самой старшей, с бородавкой на носу. Как и полагается в таком случае, выпили сначала вишневой наливочки, потом анисовой, занюхали хлебушком, закусили грибочками фирменными солененькими да яблочками молодильными мочеными. Обсудили достоинства новой ступы, как то: тюнинг, количество лошадиных сил, аэродинамику, поцокали языками над коробкой передач, подергали ручник, прикинули торомзной путь и перешли наконец к разговору о самом сокровенном. О своем, о девичьем.

– Мой-то совсем от рук отбился, – вздохнула старшая, с бородавкой. – Пьет, паршивец, спасу нет. Позорит высокое звание Лешего.

– Ой, и не говори, кума! – отозвалась быстроглазая Ёшка в малиновой кокетливой косынке. – Мой хоть и не пьет, а к Кикиморе из соседнего болота ходить повадился. Вы бы только посмотрели, бабоньки, на ту Кикимору! Ни кожи, ни рожи! Тьфу! Глаза бы мои не видели!

– А не тебя ли, сестрица, я только вчерась с Кащеюшкой приметила? Как голубки ворковали! – ехидно хихикнула третья, в большом пуховом платке вокруг поясницы.

– А если и с Кащеем, то что? При таком-то муже! – огрызнулась быстроглазая. – Кащей – мущщына солидный, не в пример моему Лешему! Ты-то вон за своим, как за каменной стеной, куда тебе понять горькие слезы несчастной женщщыны! – и она всхлипнула.

– Кака-така каменна стена? – перешла в оборону обладательница пухового платка. – Ты видела эту стену, что говоришь? Сидит на печи цельными днями, ишшо и ночью, хитрую штукенцию с иностранным названием на коленях держит. На-атбук прозывается. Говорю ему: сколько можно сидеть сиднем? Нигде не бываешь. Хоть бы вышел куда, сходил, что ли. А он: я и так хожу, говорит. Я в этот… как его? Антыр… антырнэт хожу!

– А что оно такое – энтот антырнэт?

– Та я ж почём знаю? – всплеснула руками, – одно ясно дело: гадость какая-то, раз молодого здорового Лешака от него не оторвать!

– Эт точно, – завздыхали товарки. – А твой-то что? Чего молчишь? Совсем плохо? – поинтересовались они у самой младшей Бабки Ёшки.

– Мой? Нет, все в порядке. Живем душа в душу.

– То есть как это – душа в душу? Что, и налево не ходит? – у быстроглазой глаза забегали еще быстрее.

– Не ходит!

– Неужели и заначку не прячет? – полюбопытствовала старшая, с бородавкой.

– Не прячет!

– То ты такая внимательная! Уверена: и налево ходит, и заначку прячет! – ухмыльнулась Ёшка в пуховом платке.

– Не прячет и не ходит! – взвизгнула младшая. – Вы, девочки, сами виноваты! Вот у нас все будет по-другому! – и она высокомерно вздернула крючковатый нос.

– Ага, как же, жди! – закудахтала быстроглазая. – Вот поживешь с наше, – другое запоёшь!

– Да ну вас всех… к лешему! – обиделась младшая, по-кавалерийски оседлала метлу и опрометью шмыгнула в дымоход.

– Ишь, какая цаца! – после некоторого молчания произнесла Ешка в пуховом платке. Вы только посмотрите на нее! Она одна умная, а мы тут все – дуры, значит.

– На следующий девичник не будем ее приглашать! – вынесла вердикт старшая. – Нудная до ужаса. У нас ведь даже общих тем нет. О чём с ней говорить?

– Ой, девочки, пусть себе летит ко всем чертям. Молодо-зелено, поумнеет еще, – добавила быстроглазая. – Давайте-ка еще по маленькой, и по мётлам. А то мне к Каще… кхм, к мужу моему надо поскорей. Проследить, чтобы к Кикиморе снова не утопал.

Старшая многозначительно почесала бородавку на носу, но промолчала.

– А ты думаешь, старая Магда из ума выжила, да? Нееет… Магда любила. Простого смертного, как и ты. Также как и ты сейчас, гонор проявляла. Прабабка твоя всё за голову хваталась: «Любить простого – силу свою колдовскую терять. Слеп он, не ведает истинной цены твоей, бросит – чахнуть станешь, не скоро оправишься.» И разве слушалась я ее? Как об стенку горохом!

Старая Магда поправила прядь седых волос, выбившуюся из-под косынки. Вновь повернулась к плите и взялась мешать в котле с непонятным варевом.

Молодуха, черноглазая да чернобровая гостья ее, сидела на скамье и сверлила старуху угрюмо-мрачным взглядом.

– Молодая была, красавица, как ты сейчас, – продолжала Магда, словно не замечая недоброго взгляда. – Гордая. Кого бросить? Меня – бросить? Смешно было даже слушать такие речи. Говорят со злости, думала, завидуют, разлучить хотят. А вышло именно так, как сказано было. Отдала я свою силушку с любовью к нему, мало ее во мне осталось, нечем больше милёнка к себе притянуть-удержать, вот и разомкнулись наши объятия. Поперву думала, что разлучница появилась. Изживу злодейку, решила, чтоб не повадно было всякой мелочи поперек пути мне становиться. А только не было никого вкруг милого моего, сколько руками своими незримыми не щупала, глазами незрячими не рыскала.