Александр Шевцов - Пойди туда, не знаю куда. Книга 2. Птичий язык

– Что это за Голымба?

– Голымба? Голымба – это нищий, голь, кто ничего не имеет.

– А зачем тогда ему бросать вызов?

– А, ты вот о ком! Ты разве не слышал про Голымбу? У вас песен про него не поют?

– Нет, вроде…

– Ну, у Голымбы ни кола и ни двора, у Голымбы только горенка одна?

– Нет, не слышал.

– Забывают люди свое прошлое, – печально поглядел Баим на Учителя. – Грустно. Скоро этот народ останется один на один с бесами, и его сожрут…

Учитель печально кивнул:

– Каждый раз, когда это происходит, меня поражает, как легко они отказываются от своего…

– Кровь все жиже, люди все легче… да и яда в крови все больше…

– Но чем жиже кровь, тем сильнее они сопротивляются тому, чтобы помнить свое прошлое. Иной раз порвать готовы тех, кто напоминает. И дальше хуже будет, дальше они совсем озвереют и будут убивать тех, кто попытается беспокоить их память…

Баим согласно покивал головой и повернулся к Нетоту:

– В таком случае тебе бы надо начинать не с этого. Про Древо-то ты хотя бы слышал?

– Про древо?

– Там стояло это древо, тонко высокóе, тонко, тонко высокóе, листвой широкóе?

Нетот почувствовал, что ему становится стыдно, но вынужден был отрицательно покачать головой.

– Хорошо… То есть, плохо, конечно. Стало быть, от Соколиной книги начинать. Эту ты и подавно не слыхивал?

– Нет.

Баим допил красное вино из серебряной чаши, отодвинулся вместе с креслом от стола, положил гусли на колени и опустил пальцы на струны.

Нетот впервые видел, как играют на гуслях, и это было удивительное зрелище, совсем не похожее на игру на балалайке. Левую руку он опустил на струны сверху сразу всеми растопыренными пальцами, а правой принялся перебирать струны, извлекая различные русские наигрыши. Левая вскоре тоже начала ходить по стрункам, то прижимая их, то пощипывая, и Нетот почувствовал, что его тело стало подергиваться изнутри вместе с гудьбой.

Учитель тоже принялся постукивать каблуком о пол, а Крук задергал головой, то вжимая ее в плечи, то вытягивая.

Баим, посмеиваясь, сменил несколько наигрышей, а потом запел необычным голосом:

– О, так это я знаю! – воскликнул Нетот. – Это про Голубиную книгу, калики перехожие через деревню проходили, пели!

Баим, продолжая тихонько наигрывать, легко прервал пение и ответил:

– Голубиной она стала, когда голубь стал к богам отношение иметь. До этого богом у этого народа не голубь, а сокол был, и песня была соколиная. Песнь эту любили, поэтому те, кто хотел, чтобы прошлое забыли, переделали ее… Так прямо брали и заменяли слова, вот и древо из дубового стало кипарисовым…

– Кто это сделал? Враги?

– Враги? – вскинул брови Баим. – В смысле, пришли плохие люди и обидели хороших?

– Ну, кто-то же портил старые песни!

– Не надейся, что я помогу тебе найти врагов этого народа. У него нет хуже врага, чем он сам. И делали это люди из твоего народа, и когда они это делали, свято верили, что улучшают старую песню… Да, у твоего народа есть враги. Как у всякого народа. Но народ справится с любыми врагами, а вот с собой не может… Искать врагов можно, но это мелко. Ищи корень, ищи причину, по которой этот народ склонен предавать себя и убивать лучших своих сыновей…

Тут Баим прервался, отложил гусли, и улыбнулся Нетоту:

– А дальше рассказывается о том, что каждый человек этого мира должен знать, потому что так этот мир создавался. Ты, кажется, хотел учиться? Значит, ты охотник за знаниями?

– Да, но не останавливайся, пой!

– Это большая песнь. В ней о том, как сам Боян Дивеевич читал книгу три года, а прочитал всего три листа. А на этих листах о том, как зачался этот белый свет, и от чего у нас солнце красное, и млад-светел месяц, и звезды частые, и ветры резвые, и отчего у нас ум-разум, мысли буйные, кости крепкие, кровь-руда, сам мир-народ как появился. И о том, от чего у нас волхвы пошли, и цари появилися, князья, бояре и прочие воины и ремесленники. А еще там, какое древо всем древам мати, и какой зверь всем зверям отец, и какая рыба всем рыбам мать, и какая птица всем птицам прародительница…