Мария Красавицкая - Санины сказки

Ехали, ехали — приехали. Вышли из электрички, и Саня сразу же увидела много настоящих лошадей. Они паслись на лугу, огороженном забором из жердей. Паслись себе и на Саню не обращали никакого внимания.

— Сейчас мы их приманим, — сказала бабушка. Вынула из сумки кусок сахара и постучала им по столбику забора.

Первой стук услышала лошадь такого… такого непонятного цвета: спина темно-коричневая, почти черная, а брюхо — такое же светлое, как песок на взморье.

— О лошадях не говорят: какого цвета. Говорят: какой масти. Эта лошадь караковой масти. — И бабушка позвала: — Иди сюда, караковая!

Караковая мотнула головой, тряхнула гривой, как будто сказала: «Иду», — и подошла.

Бабушка положила сахар Сане на ладошку:

— Угости!

Караковая, когда подошла, оказалась такой громадной: Санина голова была ей чуть выше колена. Сане страшно было протянуть к ней руку.

Караковая и не стала ждать, когда Саня осмелится. Вытянула шею, нагнула голову и осторожно взяла с ладошки сахар. Губы у нее были мягкие, как мамина бархатная юбка.

— Бархатные, бархатные губы! — шепотом сказала Саня, от восторга она всегда начинала говорить шепотом.

Караковая кивнула: да, губы у меня бархатные! Потянулась, лизнула Санину пустую ладошку. Язык у нес оказался шелковый.

Саня угостила караковую и морковкой, и хлебом.

— Хватит ей, другие тоже хотят, — сказала бабушка и отставила сумку подальше: караковая пыталась узнать, нет ли там чего еще.

Саня тем временем так осмелела, что стала гладить караковую по груди. Караковой это понравилось. Губами она потрепала Саню за волосы. Капюшон куртки у Сани был откинут. Наверно, караковая подумала, что это — сумка. И стала ощупывать капюшон губами. Было, конечно, немножко страшно, было щекотно и очень, очень приятно. Саня так и замерла.

Ничего караковая в капюшоне не нашла. Вздохнула, окутала Саню теплом.

— Бабушка, надо дать ей еще! — взмолилась Саня.

Опять с ладошки — кусок сахару, кусок хлеба, морковку. А тут и другие лошади поняли, что караковую угощают, и подошли. Но караковая оказалась жадной. Она прижала уши, оскалила крупные желтые зубы. Она стала лягаться и толкать других лошадей. Ей хотелось их прогнать.

— Ах, вот ты какая! — сказала бабушка. — Ну, смотри у меня!

Она сняла кушак со своего плаща. Один конец кушака прикрепила к уздечке караковой, второй — к столбику изгороди.

— Вот так! Постой и успокойся.

— В угол, в угол караковую поставили! — рассмеялась Саня. Столбик и в самом деле оказался угловым.

Конечно, караковая сердилась. Топала ногой, дергала кушак. Тем временем Саня угостила других лошадей: и рыжую с белой лысинкой на голове, и вороную, и серую в яблоках, и нескольких совсем красных. О них бабушка сказала: гнедые.

Но все-таки караковая нравилась Сане больше всех. И она выпросила у бабушки самые-самые последние остатки угощенья. И скормила их караковой.

Всю ночь Сане снилась караковая и только караковая. А потом… Саня и верила, и не верила тому, что случилось потом, в тот день, когда выпал первый снег.

Случилось же вот что. Саня днем была в детском саду. А бабушка дома, одна. Вдруг раздался звонок. Бабушка открыла дверь. За дверью стояли… караковая лошадь и маленький жеребенок — тоже караковый, но с белой звездочкой на лбу и в белых «чулочках» на ногах.

— Здравствуйте! — сказала караковая человеческим голосом.

— Здравствуйте! — ответила очень удивленная бабушка.

— Саня дома? — спросила караковая.

— Нет. Саня в садике.

— Ах, как жаль! — караковая огорченно помотала головой. — Что же нам с тобой теперь делать? — обратилась она к жеребенку.

— И-го-го! — заплакал жеребенок. — Я совсем замерз! — И крупные слезы потекли у него из глаз.

— А что случилось? — спросила бабушка. — И как вы сюда попали?

— Другие лошади нас обижают. Особенно моего жеребенка. — У караковой тоже потекли слезы.

По правде сказать, бабушка караковой не поверила. Чтоб такая задира позволила обидеть жеребенка. Как-то не похоже.

А караковая, стряхнув на пол слезы, продолжала свой рассказ:

— Они нас выгнали. Не пустили в конюшню. А снег идет. Нам холодно и голодно. А Саня — добрая девочка. И мы решили, что она приютит нас до весны.

Бабушке стало жалко жеребенка: он весь дрожал. И так плакал, что на полу получилась лужа.

— Но как же вас приютить? — Стала вслух думать бабушка. — Еще жеребенка — как-нибудь. Но вы-то, караковая, такая большая.

— Это — ничего! — Караковая очень обрадовалась таким бабушкиным словам. Голову вскинула, нежно заржала. — Сейчас мы станем маленькими!