Никольская Олеговна - Про Бабаку Косточкину-2

Что я скажу теперь маме и папе? А главное — что я скажу теперь Бабаке, когда она, веселая и загорелая, приедет из Пицунды?

Нет, надо было срочно что-то делать.

Я посмотрел на часы с Микки-Маусом: 20:21 — время еще детское.

Я переобулся в ботинки, накинул куртку (осень, в подъезде все-таки уже холодно), подобрал с пола несколько горошин (чтобы было, что предъявить, если спросят) и вышел из квартиры.

Крыша дома напротив багровела багровым.

У нашего соседа Пампасова из двадцать восьмой квартиры нет электрического звонка. У него в дверь вмонтирован железный звонок от велосипеда. Я не знаю зачем.

Еще у него дома, как мама говорит — полна коробочка. Там много всяких интересных вещей.

Интересные вещи у него повсюду: в ящиках на полу — журналы «Крокодил» за 1979 год, на подоконниках — виниловые пластинки с каким-то Антоновым, в старых деревянных чемоданах — значки и вымпелы, в глиняных горшках — монеты, в мешках из-под сахара — фарфор кусками, на стенах — велосипедные шины в хаотическом порядке… Пампасов называет себя нумизматом, а мы с мамой называем его Григорием Христофоровичем.

Я покрутил звонок и прислушался. Иногда бывает так, что Григорий Христофорович дома, а дверь не открывает. Я не знаю почему. В квартире № 28 было все тихо. Я приложил ухо к двери, чтобы прислушаться посильнее, как вдруг она приоткрылась. Сразу запахло какими-то зайчиками.

— Григорий Христофорович, вы дома? — спросил я, входя в темную прихожую.

Никто мне не ответил. Я заметил, что слева по коридору — там, где у нас спальня, а у Пампасова кухня, — горит свет. И я на него пошел.

Я шел по коридору и думал, и всякие нехорошие мысли лезли мне в голову. Например, я думал про то, что сейчас зайду на кухню, а там на полу — мертвец. Или еще хуже — шарики ртути.

Но ничего такого в кухне на полу не оказалось. Зато на столе, в самом его центре, на блюде лежал пирог. Вернее, он стоял — большой и розовый, как выкупанный поросенок. Наверное, с клубникой… — я принюхался.

— В приличных домах принято сначала здороваться, а потом нюхать! — сказал кто-то сердито.

Я вздрогнул и поздоровался.

— Так-то лучше, — сказал кто-то. — Зачем ты пришел? За солью? Возьми там — в узелке за батареей.

Я заглянул за батарею, но никакого узелка там не было. Над головой вдруг что-то звякнуло. Я посмотрел вверх и увидел, как из часов, которые были приделаны к потолку рядом с люстрой, медленно вылезает Червяк.

— Кувырнадцать минут пыпырнадцатого, — лениво сказал Червяк и, зевнув, полез обратно.

— Великолепно! Самое время заморить червячка! — воскликнул кто-то обрадованно.

Раздался громкий выстрел, и люстра стала падать на пол. Пока люстра падала, я успел подумать, что вот сейчас она разобьется на мелкие кусочки и Григорий Христофорович этому не будет рад. Но люстра не разбилась — на полпути к полу она выпустила два ощипанных куриных крыла и вылетела в форточку.

— Мазила! — сказал Червяк, выглядывая из часов. — Просто божеское наказание!

— Сейчас-сейчас, только ружье перезаряжу… — сказал суровый голос.

И тут я увидел, как из пирога высовывается Человеческая Рука.

Человеческая Рука торопливо перезарядила ружье и прицелилась в Червяка.

— Лучше целься!

— Не спеши! — командовал Червяк, подставляя грудь под прицел.

— А ружье у вас вроде бы деревянное? — спросил я.

— Мореный дуб! — с гордостью ответила Рука. — Отойди, о Мальчик, в сторону. Не мешай!

— Я сейчас уйду, не беспокойтесь. Я только хотел спросить про Григория Христофоровича…

— Ничего не желаю знать! — крикнула Рука. — Никакого Григория Христофоровича Пампасова здесь не проживает!

— Как же так? — удивился я. — Вот и вы, кажется, имеете к нему какое-то отношение… Вы не его рука?

Я сразу догадался, что это его рука. По татуировке на запястье:

«Всем покажу!» и по ее голосу.

— Я не его! Я сама по себе! — сказала Рука с вызовом, и я не стал спорить. — Хочешь пирога?