Юрий Брезан - Черная Мельница. Повесть-сказка

Но тут и там сжались и поднялись вверх кулаки, а один подмастерье даже засвистел какой-то задорный и хлесткий мотив. И вот уже с десяток парней в гуще толпы подхватили его, и нет на всей площади человека, кто бы не знал слов этой песенки.

Песня запрещена — в трясину бросают того, кто ее запоет! Но десять парней насвистывают ее мотив — почем знать, у скольких на уме ее слова? И вдруг эти слова понеслись над головами: чужак, ничего не боясь, во все горло запел:

И, еще не кончив петь, повесил мокрого крикуна на статую посреди фонтана.

«Так кто же это был?» — набросился Черный Мельник на своего шептуна-очевидца событий на рыночной площади.

«Какой-то плотник по имени Ян».

«Болван! — вытянул мельник шептуна кнутом. — Размазня!»

«Так ведь люди говорили — плотник, дескать…» Пинок — и шептун с жалобным воем полетел в Черный Ручей.

Будь даже черным по белому написано, что заварушку устроил плотник по имени Ян, мельник ни за что б не поверил. Чуял он: это был Крабат.

Заметался мельник от ярости и велел управляющему в тот же день доставить ему двадцать деревенских парней.

Крестьяне, может, и послушались бы, как всегда, и отдали бы сыновей, в душе проклиная мельника и бессильно сжимая кулаки в карманах. Случалось, что парни дорогой сбегали — то в пустошь, то в горы. И мельник с превеликим удовольствием вылавливал их поодиночке и жестоко карал.

Но на этот раз навстречу управляющему вышел здоровенный детина и заявил: «Нет у мельника на нас никаких прав!»

Управляющий с непривычки не принял слова парня всерьез: «Не болтай того, за что можно головой поплатиться! Не лезь на рожон!»

Но бунтарь только засмеялся в ответ: «Речь не о моей голове, а о твоих ногах: резво ли бегают?» И с вилами в руках грозно шагнул к управляющему. «Назад!» — завопил тот не своим голосом. Но парень не отступил, а, наоборот, медленно, шаг за шагом стал надвигаться. А за ним — вся деревня, мужчины и женщины, шаг за шагом, шаг за шагом. Управляющий изо всех сил храбрится — знает, что его ждет, если с пустыми руками к мельнику явится.

«Вы должны послать двадцать парней для работы на мельнице!» — срываясь на крик, заявил он.

«Нет среди нас баранов, чтобы покорно брести на убой! — перебил его парень. — Передай это своему хозяину!»

Вилы уже уперлись в грудь управляющего. С перепугу он выхватил из ножен меч и взвизгнул: «Я требую повиновения!»

Но теперь уже вся деревня ощетинилась вилами, а здоровенный детина даже замахнулся косой.

«Именем Черного Мельника заклинаю вас — повинуйтесь!» — чуть не плача, взмолился управляющий. Вместо ответа верзила бунтарь затягивает «Близок день!» и размахивает косой в такт пению. А толпа все прибывает и прибывает — вот-вот замкнется кольцом. Опрометью кинулся верный слуга назад, к мельнику. А тому и спрашивать ни о чем не надо — одного взгляда достаточно. «Свиньей ты был, свиньей и останешься' — рявкнул мельник и прикосновением палочки отправил верного слугу в свинарник. — Всех обращу в свиней, всех поголовно! — бушует мельник. — А этого верзилу с косой сгною заживо!»

От злобы и ненависти руки-ноги мельника свело судорогой, дыхание перехватило. Глаза налились кровью, ногти вонзились в ладони, а на губах выступила пена.

«Ты умрешь такой смертью, Крабат, какой еще никто на свете не умирал!»

Отдышавшись, послал мельник наемников в ту деревню с наказом: все живое спалить. Вместе с ними послал и крикуна — пусть потом ходит из города в город, из деревни в деревню и везде рассказывает, что своими глазами видел: вот, мол, какая кара ждет тех, кто осмелится поднять бунт против мельника.

Прибыли подручные мельника в деревню, а она пуста — ни людей, ни скотины. Все исчезли. Подожгли они дома, порубили деревья, отравили колодцы и спалили хлеб на корню.

А крикун отправился в ближайший город. На рыночной площади, как всегда, толпился народ. И увидел крикун: протискивается сквозь толпу женщина в черном. В левой руке у нее корзинка, в правой — глиняный горшок без крышки. Ветер выдувает из горшка тонкие струйки золы. Вскочил крикун на лестницу перед ратушей и завопил на всю площадь: «Слушайте, люди, что я скажу!»

С той стороны площади, где успела пройти женщина в черном, на него уставились горящие ненавистью глаза. И слова застряли у крикуна в горле. Почувствовал он, что не может ни звука произнести, будто онемел. Равнодушно отвернулась от него толпа, и никто не глядит на него с любопытством и страхом.