Мари-Катрин д’Онуа - Кабинет фей

Король был в отчаянии. Новобрачную собрали по кусочкам, как разбитый стакан: шапочка тут, башмаки там. Ее отнесли в город, уложили и позвали лучших хирургов. Она же, как ей ни худо, всё бушует:

— Это проделки Прелестницы: уверена, что сего красивого и зловредного коня выбрала она с умыслом меня соблазнить и погубить; а посему пускай король поступит по справедливости, не то вернусь в мой богатый замок, а его больше и видеть не желаю.

Королю доложили о гневе Ворчуньи. А коль скоро его-то главной страстью тут был расчет, то при одной мысли, что лишится тысячи бочек с золотом и бриллиантами, он весь похолодел; сам прибежал к скаредной страдалице, пал к ее ногам и поклялся наказать Прелестницу сообразно ее вине и предоставить ее судьбу решать Ворчунье; та сказала, что этого будет довольно, и тут же велела послать за принцессой.

Едва лишь принцессе доложили, что ее зовет Ворчунья, как вся она побледнела и затрепетала, ибо не сомневалась, что не обласкать ее собираются. Оглядевшись, нет ли вблизи Персинета, она его не нашла и печально направилась в покои злобной мачехи. Не успела Прелестница войти, как закрыли все двери, и четыре женщины, больше похожие на четырех фурий, набросились на нее по приказу своей госпожи, сорвали с принцессы прекрасные одежды и разодрали рубашку. Обнажившиеся ее плечи заблестели такой белизною, что жестокие мегеры, не вынеся этого, прикрыли глаза, точно на сияющий снег смотрели.

— Ну же! Ну же! Смелей! — вопила безжалостная Ворчунья. — Расцарапайте ее всю, выдерите как следует, в клочья порвите эту белую кожу, которой она так гордится.

Прелестница, оказавшись в такой беде, совсем уж было затосковала по Персинету; однако она была почти нага и из скромности не пожелала, чтобы принц видел ее такую; вот и приготовилась пострадать, как несчастный агнец. У каждой из четырех фурий было по вязанке жутких розог да еще по толстой метле из таких же прутьев про запас, ими они без продыху и охаживали бедняжку, а Ворчунья кричала:

— Сильнее! Сильнее! Вы ее жалеете!

Тут уж всяк бы подумал, что с принцессы с живой кожу содрали; однако ж бывает, что судят-рядят, а о чем — не знают; ибо любезный Персинет так отвел глаза этим жестоким прислужницам, что думали они, будто розгами машут, а на деле-то держали в руках перья тысячи цветов и оттенков; и едва Прелестница это увидела, как перестала бояться и проговорила тихонько:

— Ах, Персинет, ведь это вы великодушно явились мне на помощь! Что бы я без вас делала?!

А мучительницы наконец утомились пороть и уже рукой не могли двинуть. На принцессу накинули одежды и выставили ее вон, осыпая ругательствами.

Вернулась она к себе и притворилась, что тяжко страдает; улеглась в постель и приказала остаться с нею только няне; принялась рассказывать ей о своих злоключениях и за беседой заснула. Няня ушла, а принцесса, пробудившись, заметила, что в уголке спальни стоит и не смеет подойти зеленый паж. Тут уж сказала она, что никогда не забудет, скольким ему обязана, и умоляет не оставлять ее на произвол злодейки; после чего попросила его удалиться, ибо ей всегда говорили, что нехорошо оставаться наедине с мальчиками. Он отвечал, что, как могла она уже и заметить, полон к ней почтения, и поскольку она — его госпожа, то повинуется ей во всем, даже и претерпевая некоторые неудобства из-за этого. На том он ее и оставил, посоветовав притвориться, что захворала принцесса от жестокого обращения, коему подверглась.

Ворчунье так отрадно было узнать о плачевном состоянии Прелестницы, что она поправилась вдвое быстрее, чем ожидалось; свадьбу сыграли с самым пышным великолепием. Но король, зная, что больше всего Ворчунье нравится, когда хвалят ее красоту, заказал ее портрет и устроил в ее честь турнир, на котором шесть самых ловких рыцарей королевства должны были сперва громогласно объявить, что королева Ворчунья прекраснее всех принцесс на свете, а потом подтвердить это в состязании. Множество рыцарей, из краев ближних и дальних, съехались сюда доказать обратное. Уродина явилась перед всеми на большом балконе, устланном золотой парчой; ей радостно было наблюдать, с какой ловкостью ее рыцари отстаивают ее неправое дело. Стоявшая позади Прелестница привлекала все взоры; глупая и чванливая Ворчунья думала, что это от нее никто глаз оторвать не может.

И когда, казалось, уже некому было оспаривать красоту Ворчуньи, вдруг появился юный рыцарь, державший чей-то портрет в бриллиантовой шкатулке: он заявил, что Ворчунья — безобразнейшая из женщин, а та, чей портрет в его ларце — прекраснейшая из девиц. Тут же он бросился на шестерых рыцарей и повалил их на землю; потом еще шестерых, а где шестеро, там и двадцать четыре — и он одолел их всех. Затем открыл шкатулку и сказал, что в утешение покажет им этот прекрасный портрет. Тут все узнали в нем Прелестницу, а рыцарь низко поклонился принцессе и удалился, не пожелав назвать своего имени; впрочем, она не сомневалась, что это был Персинет.