Елена Ростовская - Рецепты нашей современной еврейской семьи с рассказами и сказками автора. Домашние рецепты на основе традиционной кухни

Набор для домашнего Пасхального Седера. Последний Любавичский Ребе очень хотел, чтобы в каждой еврейской семье была на Песах именно маца-шмура, потому что она является «сохраненной» (от соприкосновения с водой зерна, муки)

Каждую весну еврейский народ отмечает Песах – праздник в честь исхода евреев из египетского рабства. Мы вспоминаем, как это было тогда. И благодарим Всевышнего за то, что дал нам возможность жить и существовать до сих пор. После физического исхода смысл этого Праздника стал заключаться в том, чтобы каждый еврей смог выйти из рабства духовного – «своего внутреннего Египта». То есть стать по-настоящему свободным: свободным от своих страхов, внешних ограничений, чужого мнения.

Не один Песах, сидя в синагоге за праздничным столом, задумывалась я над тем: а вышла ли я из своего Египта? И однажды Бог ответил на мой вопрос, дав почувствовать, что при всей моей видимой внешней свободе я все-таки нахожусь в личном внутреннем рабстве. Я работала над тем, чтобы слова: «На Всесильного я уповаю, не боюсь, что сделает мне человек?» (Теилим 9 9 Т е и л и м – псалмы (иврит). , 56:12) перестали быть для меня лишь символами, а стали несомненным убеждением. При этом на своем пути выхода из внутреннего Египта я физиологически, как жажду, ощущала потребность оказаться в настоящей пустыне, чтобы выйти из нее. Я не стала разбираться в причинах этого желания и, как наш праотец Авраам, полностью доверившись Всевышнему, поехала в Сахару.

Я очень ждала встречи с пустыней. Мы въехали в нее незаметно, так как она – это живая часть мира людей, там обитающих. Пустыня огромна и многолика. В ней есть камни, горы и прекрасные оазисы. Но сердце мое забилось сильнее, когда мы въехали в пески. В первый день пути Сахара предстала передо мной теплой, ласковой, умиротворяющей. Мягкий песок барханов неудержимо манил, и я уселась на него, едва выпрыгнув из джипа. И тогда, и сейчас я не могу подобрать слова, чтобы описать все свои ощущения. Но я точно знаю, что там находится мое место силы. Прикоснувшись руками к песку и почувствовав его тепло, нежность и бархатистость, я оказалась вне времени. Страхи, сомнения, навязчиво-суетные мысли быстро оставили меня, уступив место покою, благодати и силе. Сосуд моей души был опустошен от старого и наполнен новым содержимым. Покидать Сахару мне не хотелось. Я влюбилась в нее, как говорится, окончательно и бесповоротно…

…Надвигалась буря. Фиолетово-серый небосвод и золотой песок составляли единое целое, и невозможно было понять: или небо является частью пустыни, или пустыня частью неба. Лучи заходящего солнца пробивались с исчезающих в тучах небес и расцвечивали барханы. Одни песчинки отблескивали, как алмазы, другие – как черный агат. Выглядело это так, будто на песчаном атласе были рассыпаны сокровища разбойников из пещеры Сезам. Все краски на полотне пустыни были насыщенными и одновременно приглушенными. Линии плавно изгибались и заваливали горизонт. Воздух был и не был, потому что был густо-недвижим. Этим воздухом не дышишь, а пьешь его. Он вливался в меня и наполнял светом звезд, которых мы не видели из-за туч, но которые смотрели на нас сверху. А потом хамсин 10 10 Х а м с и н – сухой, изнуряющий, жаркий ветер. закружил нас в песковороте. Очки и чалма не спасали меня. Песок был в глазах, на губах, стремился забиться в нос. Появлявшийся иногда в небе белесый диск указывал на солнце. Порывы ветра были такими сильными, что мне казалось, могут свалить меня с верблюда или верблюда с его длинных ног. Холодная, жестокая и разъяренная Сахара пугала меня. Отъехав не более двух десятков метров от стоянки, мы потеряли ее из виду за стеной из песка и пыли. Там, где еще вчера пролегал путь, сегодня в танце с ветром двигались барханы. Но наши верблюды уверенно шли вперед. Я не понимала, где нахожусь и не видела вокруг себя ничего, кроме бушующего песка. Страх липкими ручейками стекал по спине. Пустынный халат, который был на мне, раздувался от ветра, делая меня похожей на огромную хищную птицу, и от этого становилось еще страшней. Когда мой верблюд спускался с бархана, из-за ограниченной видимости мне казалось, что мы летим в пропасть. От ужаса я так крепко обхватила дугу седла, что мои пальцы потом какое-то время не могли разогнуться. «Господи, теперь я представляю, как во время бурь чувствовали себя евреи, вышедшие из Египта и сорок лет бродившие по пустыне», подумала я.