Элизабет Рудник - Круэлла

Сначала она глубоко вдохнула, закрывая глаза, после чего открыла их, приподнимая уголок скатерти, и подавила радостный вздох. Зрелище оказалось ещё более необыкновенным, чем она представляла. Тележка остановилась у длинного подиума, размещённого посередине громадного танцевального зала. Мужчины и женщины непринуждённо беседовали и смеялись. Все они были одеты в стиле двора времён Марии-Антуанетты: высокие талии, низкие вырезы, пышные юбки и умопомрачительные цвета и узоры. А вот модели на подиуме дефилировали в более современных фасонах. Сердце Эстеллы быстро забилось, а глаза округлились от восторга. Каждая следующая модель демонстрировала публике ещё более утончённый и изысканный наряд, чем предыдущая. Они были ходячими произведениями искусства.

«Я хочу быть частью этого», – чётко осознала Эстелла.

В это мгновение на подиум вышла следующая модель. Её длинные ноги мигом доставили её в конец дорожки. Она остановилась, кружась перед Эстеллой. Вблизи Эстелла увидела, что низ подола модели расшит игрушечными белками – своеобразной меховой оторочкой. Модель пошевелилась, пошевелились и белки. Эстелла почувствовала, как Бадди у её ног напрягся.

Он тоже заметил пушистых зверьков.

Прежде чем она успела его остановить, пёсик гавкнул и выпрыгнул из тележки.

– Бадди! – крикнула Эстелла, вылезая из укрытия. – Ко мне!

Но пёсик уже не видел перед собой ничего, кроме белок. Запрыгнув на подиум, он погнался за моделью. Эстелла погналась за Дружком. Она ныряла и петляла, используя пышные юбки манекенщиц как маскировку. «Да уж, не высовываюсь так не высовываюсь», – подумала про себя девочка. Как назло, вспыхнул огромный софит. Он осветил подиум. На мгновение Эстелла оказалась как на ладони. Она выпучила глаза, у неё перехватило дыхание. Если мама где-то поблизости, ей явно не поздоровится.

К счастью, луч прожектора соскользнул с неё столь же быстро, как очутился на ней. Наклонив голову, Эстелла наблюдала, как он пробежал по залу к гигантской лестнице, раскинувшейся у дальней стены. Там, на качелях, над главной площадкой парила женщина, которая затмевала собой всех остальных дам в зале.

Не потому, что она была красивее (хотя красоты ей действительно было не занимать). И не потому, что на ней было больше украшений (хотя так и было). И не потому, что она словно каким-то волшебным образом плыла на фоне тяжёлого полотна портьер. Нет. Всё дело было в её манере держаться: подбородок поднят, плечи отведены назад. Само её присутствие было повелительным, полным власти. Казалось почти, что она военачальница, готовящаяся к битве. Женщина явно привлекала к себе внимание – она привыкла к тому, что окружающие смотрят на неё так, как они смотрели на неё сейчас.

Женщина спустилась ниже. Публика смолкла, не смея дышать. Женщина приземлилась на самый верх лестницы. Коснувшись обеими ногами твёрдой поверхности, она встала с качелей. После чего, торжественно взмахнув рукой, объявила:

– Пусть едят пирожные! – Позади неё ткань, которую Эстелла приняла за портьеры, упала, расправляясь в изысканный шлейф. Он был продолжением платья. Когда она прошла вперёд, шлейф упал ещё ниже, открыв огромный торт. На нём яркими неоновыми буквами, от которых у Марии-Антуанетты глаза полезли бы на лоб, были выведены те же слова, что только что произнесла женщина: «Пусть едят пирожные».

Эстелла негромко ахнула. Наряд был ультрамодным и совершенно сногсшибательным. Одним словом, блистательным.

Зал взорвался восторженными криками и бурными аплодисментами. Эстелла не сводила глаз с женщины. Гордо вскинув подбородок и покачивая бёдрами, та принялась спускаться по лестнице ступень за ступенью. Рядом с ней вышагивало трио громадных далматинцев. У этих чёрно-белых псов были сверкающие ошейники и свирепые морды. Эстелла и без слов поняла, что это не кроткие ласковые питомцы. Такие собаки будут защищать хозяйку ценой жизни.

Сойдя наконец с лестницы, женщина передала собак ожидавшему её внизу слуге и повернулась поприветствовать толпу обожателей. Она протягивала руку, подставляла щёку, сухо улыбалась гостям. Публика напоминала мотыльков, слетающихся на пламя, тянущихся к женщине и её неповторимому, властному свечению.

Тот самый камердинер, с которым разговаривала мама Эстеллы, протолкнулся сквозь толпу. Встав на цыпочки, он шепнул что-то на ухо женщине. На её лице, казалось, промелькнуло сомнение. Затем её взгляд помрачнел. Развернувшись, она стремительно покинула собственное торжество, исчезая за дверью в конце танцевального зала.