Лидия Преображенская - Голубая синица

А старая курица Чернушка покачала головой и сказала:

— Ах, какая ты еще молодая и глупенькая. Нехорошо так много хвастать. Надо быть скромнее. Ну, ничего, станешь постарше, меньше будешь глупости болтать.

Но Тараторочка ни на кого не обращала внимания и еще больше шумела и хвастала. Вдруг видит она: из-за угла курица выходит. Только что это за курица? Клюв у нее широкий, красный, ноги короткие, смешные. Идет эта курица, с боку на бок переваливается. Остановится, клювом перышки поправит — и опять дальше.

Тараторочка сначала от удивления даже болтать перестала. Потом не выдержала, засмеялась:

— Кхо-кхо-кхо! Вот так курица, нечего сказать, Куд-куда? Куда это ты так важно шествуешь, будто лучше тебя никого на свете нет? Хватит прихорашиваться, оставь свое платье в покое, все равно не станешь красивой. Посмотри-ка на свои ноги. Я никогда не видела ничего безобразней. Ведь это не ноги, а просто лопаты какие-то, разве их можно сравнить с моими?

— Кря-кря! Я совсем не курица и не прихорашиваюсь, — смущенно возразила коротконожка, — а если и перебираю перышки, так это я смазываю их жиром, чтобы они не намокали в воде. Ноги мои некрасивы — это верно, но зато они помогают мне плавать.

Тараторочка видела воду только в своей чашке для питья и не знала, что значит плавать, поэтому она снова закудахтала:

— Куд-куда-куда-куда! Ты думаешь, что я не смогу плавать так же, как ты?

— Так-так! Кряк-кряк! — сказала незнакомка, покачивая головой. — Не будем спорить, а лучше пойдем к реке, и ты покажешь, как умеешь плавать.

— Глупая, не ходи, утонешь, — растревожилась Чернушка. Но Тараторочка даже не выслушала ее до конца.

Коротконожка, как только подошла к реке, быстро опустилась на воду и легко поплыла. Ножки ее с плотными перепонками бойко работали, загребая воду, как маленькие красные весла, а перья, смазанные жиром, не намокали, и она могла плавать и нырять, сколько ей угодно.

Ух, как страшно стало Тараторочке, но ей не хотелось отступать от своих слов, и она кинулась в воду. Перья ее сразу же промокли, а ножки, сколько она ни старалась перебирать ими, не помогали ей передвигаться. Громко закричала Тараторочка, попробовала лететь, а уж крылья-то отяжелели от воды и не могли поднять ее на воздух.

Какой тут переполох поднялся! Дружок бегал по берегу, заливаясь неистовым лаем. Петя-петушок, верно от страха, первый раз в жизни взлетел на забор и отчаянно заголосил: «Ку-ка-ре-ку!» Прибежали на шум Бебека и Мемека, растерянно топтались на месте и таращили глаза на утопающую Тараторочку, а Чернушка кудахтала на все село:

— Я говорила!.. Я говорила!..

Хорошо, что Дарья полоскала белье поблизости: услыхала крик и побежала спасать курицу, приговаривая:

— За всю свою жизнь не видела, чтобы курица в воду лезла. Ах ты, глупая, глупая Тараторочка, дохвасталась. Ну, где же тебе, скажи, за уткой угнаться?

До пояса в воду Дарья забрела, платье вымочила, а хвастливую свою курочку все-таки спасла.

И теперь-то уж Тараторочка никогда ни над кем не смеется и не хвастает.

Дверь пионерской комнаты захлопнулась. Щелкнул замок, и в коридоре затихли шаги. Тишину нарушали только большие стенные часы. Они мерно отсчитывали время. Вдруг в них что-то зашипело, а вслед за этим послышались мелодичные удары. Один, два… пять… восемь… Двенадцать часов!

Как только смолк последний удар, под потолком комнаты вспыхнули гирлянды разноцветных лампочек, послышались шорохи, и тоненькие голоса звонко пропели:

— Ку-ка-ре-ку!

Это пели елочные петушки, сделанные из яичных скорлупок. Да, да, ребята, елочные петушки! Они хлопали бумажными крыльями, вытягивали бумажные шеи и старательно выводили свое «ку-ка-ре-ку».

И сейчас же игрушки, которые лежали на столе, заговорили, зашевелились. Картонные филины желтыми глазами посмотрели на потолок, где на нитках висело много серебряных звезд, и сердито сказали:

— Фу-бу! Фу-бу!

Дятел постучал носом в толстый сук, на котором сидел.

Краснощекие матрешки оправили цветистые сарафаны, взялись за руки и запели частушки.

— Ай да матрешки! Молодцы! — зашумели игрушки со всех сторон.

А молчаливые золотые рыбки, глядя на них круглыми глазами, от удовольствия даже пошевелили плавниками.

Пестрые мотыльки и синие стрекозы расправили целлофановые крылья и поднялись под самый потолок.

Большой Дед Мороз погладил ватную бороду ватной рукой в ватной рукавице, добродушно улыбнулся и спросил: