Молдавские сказки

Жил-был на свете человек, и имел он единственного сына. Как подрос мальчик, стал он отцу по хозяйству помогать. Вот однажды нагрузил отец полный воз мешков пшеницы да послал сына на мельницу муку смолоть.

— На какую же мне мельницу податься?

— На водяную.

— Ты ведь знаешь, что там немало водяных мельниц.

— Выбирай любую, только красноглазого мельника берегись.

Взялся парень за налыгач и — цоб, цобэ! — потихонечку доехал до мельницы. Тут выходит ему навстречу мельник, весь с ног до головы в муке, да и ласково зазывает.

— Подъезжай, заворачивай, мешки сбрасывай.

— А не много ли на мельнице народу?

— Никого нет, давай мешки да начнем муку молоть.

Как подошел парень поближе к мельнику, глядь, — а у того глаза красные, точно ошпаренные.

— Нет, не желаю я молоть у мельника красноглазого, — сказал парень да и повернул к другой мельнице.

Мельник же обогнал его и возле второй мельницы вновь выходит парню навстречу.

— Здравствуй, мельник.

— Здорово, паренек.

— Большой на мельнице наплыв?

— Да, страшное дело.

"Тьфу, беда! — подумал парнишка. — И наплыв большой, да и этот мельник красноглазый".

— Ну, раз так, поеду я к другой мельнице.

Мельник, однако, опять обогнал его и возле третьей мельницы вновь выходит ему навстречу.

— Как там у тебя, мельник, большой наплыв?

— А ты думал? Битком набита мельница мешками.

"Пока пшеницу смелешь, глаза на лоб вылезут, — говорит про себя парень. — А ведь и этот мельник красноглазый. Вернусь-ка я лучше к первому, там хоть наплыва нет, быстрее муку получу".

Повернул он подводу обратно, да вскоре и подъезжает к порогу первой мельницы.

— Вернулся я, мельник, обратно к тебе. Там у других мельниц народу тьма тьмущая, да и мельники все красноглазые.

— Ладно, парень, сыпь зерно в ящик, пока нет никого.

Много ли, мало ли времени прошло, и вот стоят мешки рядышком, доверху мукой полны.

— Ну, а теперь, — говорит мельник, — давай испечем каравай да покушаем.

— Давай.

— Привези-ка воз дров, а я тем временем тесто замешу.

Поехал парень по дрова, а мельник красноглазый притащил квашню, такую огромную, что целый мешок муки в ней скрылся, налил воды и принялся тесто замешивать. Привез парень дров, развели они огонь, испекли каравай, а как вытащили его из печи, мельник и говорит:

— Теперь, паренек, давай сказки сказывать. И кто такое понаскажет, что второй ему не поверит, тот и возьмет себе каравай.

Согласился парень, и вот мельник стал сказку сказывать.

— Помню, был я еще махоньким, когда отец мой огородничеством занимался. Посадил он однажды семечко арбузное, да и выросла ботва огромная, растянулась по всей стране, в одну сторону до Днестра, в другую до Прута, на север до Могилева, а на юг до Дуная. Кто бы ни проходил мимо, все арбузов наедались и все еще оставалось. Как-то раз один прохожий затерял ножик среди ботвы; стал искать — искал день, другой, третий, пока с отцом моим не повстречался.

— Мэй, чего ты все ищешь?

— Ножик потерял.

— Когда?

— Три дня тому назад.

— И целых три дня ножик ищешь?

— Да.

— Эх ты, я свой табун лошадей как-то затерял, и то не стал трех дней искать, а ты из-за жалкого ножика так убиваешься!

— Это и вся сказка?

— Вся.

— Ну и что в ней такого? Может, так оно и было на самом деле.

— Ну, тогда послушаем, что ты расскажешь.

— Помню, когда я был малюткой, отец мой обзавелся множеством ульев. И знал он всех своих пчелок наперечет, каждую по имени звал. Вот приметил как-то отец, что пчелка по имени Форноая пропала; день ее нет, другой нет, третий и так несколько дней подряд. Ждал он, ждал, не вернется ли пчелка — ни слуху, ни духу. А бедняжку поймали боярские прислужники да в плуг впрягли. Вернулась она к отцу моему вся измученная, с натертой шеей — так долго в ярме ходила. Опечалился отец, стал спрашивать то одну знахарку, то другую, как пчелку вылечить.

Вот и научила его старушка одна кормить пчелку сердцевиной ореха, на сладком молоке настоянной. Достал отец и орех и молочка сладкого, дал ей поесть, а пчелка возьми, да и подавись. Застрял орех в горле у нее — никак не вытащить. В теплоте да в сырости пустил орешек корешки да начал расти. Пророс он, вылез из головы пчелки, да как распустился ввысь да вширь, и превратился в большое, толстое ореховое дерево; а орехов на нем столько было, что ветки гнулись под их тяжестью. Поспели орехи, стали из своей зеленой кожуры вылезать, но налетели на них вороны черные да начали их клевать, уничтожать. Мы с отцом принялись было ворон гнать, швыряя в них комьями земли, да комья меж веток застревали. Столько мы тех комьев набросали, что на верхушке дерева целое поле раскинулось. Полез туда отец, вспахал землю да и засеял пшеницей. Как пришло время жатвы, полезли мы вдвоем быстрее хлеб собирать, дабы не намочил его дождь да град не побил. Сжали мы всю пшеницу, собрали, я слез на землю, а отец остался сноп один довязывать. Связал он сноп, на скирду положил и тоже собрался за мной. Сплел из соломы веревку длинную и толстую, стал спускаться, ан не хватило ему веревки, несколько саженей до земли не достало. Так и остался он висеть между небом и землей, ни туда, ни сюда двинуться не может. Пролетали тут пчелы наши, увидели отца и принялись кружить над ним. Кружили они, кружили, да начали откладывать соты с медом, все больше и больше. Отяжелел отец от меда, порвалась веревка соломенная, и упал он оземь, превратившись в большую лужу меда. Стали люди сюда приходить с посудой со всякой да меду себе набирать. Среди них и отец твой пришел с горшком большущим. Но к его приходу весь мед уже кончился. Поискал он, поискал, да вдруг видит кончик постола отца моего. Схватил постол, обрадовался, немного меду там осталось. Вот, подумал он, хоть немного принесу сынку моему, то есть тебе, полакомиться.