Елена Блонди - Второстепенная богиня [СИ]

Надо же, подумал, выбираясь по тропинке к дороге, чтоб оттуда вниз, мимо провисшей проволоки огородика, на городские уже улицы, к остановке, надо же, я тут все сезоны проверил, и весна с летом, и зимний холод, даже в осеннюю серую слякоть был. А сам не замечал, пока вот Лелька не спросила, ты вообще, где? И еще интересно. Как к этой полянке подходит, сразу мобильник из кармана. Чтоб позвонить, просто так, сказать ей свое 'я тебя люблю'. Не обязательно после ссоры. Всегда. Место, что ли…

— Деда?

Голос был звонким и уверенным, но с вопросом. Он обернулся, туда, откуда только что ушел. На секунду пока не увидел, ужасно испугался, в полной уверенности, что это их Лапушка, и как попала сюда, одна, ведь шесть лет, и Лялька куда смотрела, отпустила дочку одну.

Но девочка, которая стояла у странного деревца-куста, на Лапушку была совсем не похожа. Загорелая, как Маугли, в белых коротких шортиках и розовой майке, худенькая, и по узким плечам — цыганская путаница черных волос. Глаза мультяшные, домиком, такие большие, что и лица за ними не разглядеть. В одной руке пучок всяких степных травок с мелкими летними цветиками. В другой — зажат блестящий мобильный, похожий скорее, на игрушку.

Евгений Павлович прокашлялся, мысленно смеясь над своим невыразимым облегчением. Так испугался за внучку, в секунду успел напридумывать черт знает чего. Огляделся быстро, отыскивая глазами взрослых, от которых ребенок отбился. Степь, лежащая по просторным склонам, была пуста.

— Ты что тут? Одна. Заблудилась? А где…

— Ты мириться ходил?

Он не закончил вопроса, поднимая брови. Стоял, удивленный, спиной к дороге, лицом к полянке с деревцем и маленькой девочкой среди колосьев, что доходили ей почти до плеч.

— Я? Ну…

Девочка кивнула. По черным колечкам волос пробежали светлые блики солнца. И вдруг присев, встала на коленки, сунулась в тень под деревцем, белея шортиками и натягивая на спине розовую майку. Повозилась там, вылезла снова на свет, что-то шепотом приговаривая, отцепила волосы от корявой веточки. В маленькой руке блеснул мобильник.

— Не слушай, — сказала строго, прикладывая пузатый телефон к смуглой щеке.

Он кивнул и прижал к ушам указательные пальцы. Разглядывая его своими мультяшными глазами, девочка проговорила в трубку:

— Коля, я больше не буду. Книжка? Она под шкафом, где Масика запасной горшок. Коля, прости меня. Я там немножко порвала уголочек. Три уголочка. Я нечаянно. Я тоже не сержусь, что ты Сюзю за окно повесил.

Помолчала, с покаянным и одновременно очень упрямым лицом, видимо слушая Колины высказывания насчет порванной книжки, но помня о бедной Сюзе, висящей над улицей. И закончила торжественно:

— Коля. Я тебя люблю.

Внимательно оглядела мобильник, тыкая в нужные кнопки, сунула его в тугой кармашек шортов и улыбнулась, как улыбается человек, доведя до конца важное и нелегкое дело. Пробралась по тропинке ближе и взяла Евгения Павловича за руку своей — маленькой и горячей.

— Ты в город идешь, да? А я к папе, они там, на другой стороне, копают.

— Так ты из лагеря археологов, — с облегчением догадался Евгений Павлович, как все нынче, изрядно испуганный телевидением и прессой, а ну кто увидит, что он ведет куда-то маленькую совсем, и совсем чужую девочку, — потому и гуляешь одна?

— Папа с нами не живет, — печально сказала спутница, — он приезжает. Когда лето и нужно копать. Тогда мне можно целый день тут. А Коля сильно ругался, про книжку. Она чужая. Я же не виновата, что Масик книжку нашел и когти точил. Нет…

Кудрявая голова поникла, рука крепче сжала его пальцы.

— Виновата, — покаялась девочка, — надо было книжку убрать, а я ушла. Мультики смотреть. А Масик пришел на диван. Коля книжку искал, а потом сильно сердился. Взял Сюзю, привязал ее лентой за пояс и повесил в окне. Сюзю нельзя, — пояснила спохватываясь, — она высоты боится. Она плакала. И я плакала. А мама кричала. На Колю. А Коля тоже кричал, на меня, чтоб книжка. И что Сюзя все равно ненастоящая. Но я же знаю!

— Какая у вас там драма.

— Что у нас?

— Трагедия, — объяснил Евгений Павлович. И поправился еще раз, — приключения всякие. Но помирились?

— Да. Я сюда хожу. Мириться. И про любовь. Ой!

Она забрала руку и помахала, щурясь на заходящее солнце. На склоне, рядом с черным силуэтом айлантового деревца стоял еще один силуэт. С широкими плечами и круглой головой. В опущенной руке, похоже, лопата.

— Это папа. Па-па!

— Беги, — сказал Евгений Павлович.