Ольга Арматынская - Всамделишные сказки

Стоит Петруша, коленками в мох провалился, руки дрожат. «Вот вам всем, — шепчет, — вот вам! Думали, Петруша всех дурней, так теперь от зависти задохнётеся!»

Одно колечко Петруша на палец надел, не удержался. Сверкнуло колечко малиновым камушком, и погасло. Ему бы, Петруше, хоть засмеяться от радости, полюбоваться, да не вышло — один шип из горла послышался. Закашлялся мужик, а из чащи сова ему отвечает: «Ух! ух!» — да так и ухала ему в спину, пока он домой со своим кладом поспешал…

Рассказал-показал Петруша соседям свой клад. Да сквозь зубы цедил, с усмешечкой, никого дальше порога в избу не пустил. Старики его послушали и говорят:

— Бог тебе судья, Петруша, что старикам даже на лавки не указал. А только сон твой малиновый — недобрый. Это лесавка-старушка, лешачья жёнка, к тебе выходила, а её, видать, сами черти подослали… Она бабка весёлая, нраву озорного и проказливого, а вот на злобу и зависть — гневлива! Кабы ты ей показался, понравился, она бы тебе потешек не пела, над тобой бы не смеялася. И клад твой, гляди, потешным, обманным выйдет!

Не послушал их Петруша, погнал из избы:

— Сам всё знаю! Сон и есть сон — чепуха одна малиновая, от жары и духоты привиделся. Везенье моё — по моим заслугам давно положено, а вам, завистникам, Петрушина удача — в досаду поди? Шли бы вы прочь, старьё, на печи лежать!

Хватился наутро Петруша своего котелка у изголовья — глядь, а в нём какие-то склянки и черепки лежат — что за чертовщина! Запустил он руку в котелок, в стеклянное крошево, шарит там, руку в кровь порезал! — нету его богатств! А ведь вчера только на месте были камушки-колечки, всей деревне показывал!

А тут в двери кто-то ломится. Открыл Петруша — милиция наехала!

— Где золото взял? Показывай, рассказывай. Выкладывай, товарищ Пётр Семёнов, служивым государственную долю!

Они его выспрашивать, а Петруша ничего ответить не может, от горя ошалел…

Ну, стариков позвали. Они переглянулись, заступились за земляка. Сказали — не в себе, мол, был мужик с вечера, мороки у него от жары. Всей, мол, деревней котелок видали — не было там ничего. Отступились служивые, уехали.

Одно только колечко осталось Петруше — то самое, что он на палец надевал, — под подушкой нашёл. Разглядел его Петруша, а оно негодное, так, медная игрушка с красным стёклышком! Сверкнет стёклышко, подмигнёт ему — аж застонет Петруша…

Терпел-терпел бедняга, да и побежал в тот самый лес, к малиновым буеракам. Снял с пальца медное кольцо, размахнулся, зашвырнул под куст: забери, мол, старая, своё обманное добро, а в ответ то ли сова в чаще заухала, то ли старуха-лесавка над самым ухом хохотнула — кто его знает!

Петруша недолго в деревне оставался, в город поехал, да так и не вернулся…

Жалели его бабы, как время прошло, а старики по-своему толковали: мол, в жаркое лето малиновый сон в малиновом-то саду — к исполнению желаний. Во как! Только желание это без злобы должно быть, весёлое, независтливое, значит, а иначе горе одно и обман. А коли не уверен в своём сердце, так не искушай судьбу, не верь сладкому мороку, не гляди малиновых снов.

— Да уж, Агафья Дормидонтовна, ну и сказочки у тебя! Побоялась, значит, меня в Петрушин лес в жаркий полдень пускать? Чтоб, значит, нечаянно снов малиновых не нагляделась, искушенья какого не вышло, а?

— А ты не серчай, милая душа… Чего судьбу пытать по пустякам, из-за пирогов малиновых! Надо будет — судьба тебя сыщет. Уж кем покажется — старухой-лесавкой, али ещё кем, это уж кому какая доля.

Всякому свой час, свой сон малиновый, своё и пробужденьице… Так-то!

За синей Кленовой горой спит маленькая, тихая деревенька Грибушино, давно меня не было там!

Туда, туда! Сначала поездом, потом дождаться неторопливой электрички в Кишерть, да пешком до перевоза через речку Сыпву — кто-то возит нынче на другой берег, в милое моё Грибушино?

Взойду на гору к знакомому дому, постучу в окошко. И ахнет моя тётка, выбежит встречать Агафья Дормидонтовна, впопыхах и на радостях обронит старую тапку с ноги, засмеётся: «Здравствуй, здравствуй!»

И заживём мы с нею как в сказке, лучше прежнего!