Михаил Пузанов - Два мира(СИ)

Вика очень хорошо помнила батюшку Павла: осанистый мужчина с седыми волосами, неуловимо похожими на львиную гриву, и внимательными голубыми глазами, словно бы две искры ясного весеннего неба, только что пролившегося на землю щедрым дождем. Ему было уже далеко за семьдесят, но батюшка, сколько раз ни приходила она в церковь, всегда казался ей наполненным жизнью и мечтами с избытком. Словно бы и не старился совсем с годами. Вика понимала - этот человек служит Господу от всего сердца, стараясь все свои силы и идеи посвятить делу, в которое верит. И Мир, его невидимое сердце, платит батюшке той же монетой, не позволяя стареть ни душой, ни телом до самого исхода из жизни. Возможно, эти мысли выглядели совсем не по-христиански и показались бы иному верующему каким-то полуязыческим домыслом, но Вике было все равно - она чувствовала свою правоту и соблюдение канонов веры ее волновало мало. Человек верит для того, чтобы увидеть в мире и себе нечто большее, чем заметно глазу, - так она считала, и эта мысль не позволяла ей опуститься до уровня чьих-то личных толкований таинств Мира и Бога. Хоть и открывали тайны признанные служители церкви - они были такими же людьми, пусть и весьма начитанными, но их мнение при этом оставалось лишь точкой зрения на непостижимое умом. Вике же соображений подобного толка хватало и своих - природа не обделила ее ни умом, ни сердцем, а их, вместе взятых, девушке казалось достаточно, чтобы и самой разобраться: где правда, а где - заблуждения.

Однако отец Павел ее поразил - отнюдь не исключительным знанием "краеугольных камней" христианства или обрядов церкви. Нет, он удивил девушку своей способностью понимать и чувствовать саму веру: ощущения, переживания и сомнения искренне верующего человека. Вика не раз разговаривала с батюшкой и хорошо помнила, какими глубокими и мудрыми могут быть его глаза, и как просты истины, что он высказывал открыто, не стремясь облачить их в какие-то сложные и недоступные пониманию "простого смертного" слова. И еще - встречаясь лицом к лицу с этим человеком, она просто не способна была ему соврать. Казалось, в присутствии батюшки просто невозможно лукавить: ни его обманывать, ни саму себя - душа не позволяет так поступить.

В прошлом Вика однажды пришла в церквушку, чтобы поставить свечку просто так: скорее по мнимой необходимости, чем из-за искреннего желания. В тот раз ее сокурсница и соседка по общежитию, расставшись с парнем, целую неделю ходила за ней, как привязанная, и изливала на Вику бесконечные рассказы о своей боли и безнадеге. Девушка отталкивать ее не хотела, понимая, что Ире на самом деле тоскливо, но и браться за "душеспасительную миссию" решительно не желала. Сама успокоится и нового найдет. В конце концов, это всего лишь парень - не муж, но подруга продолжала крутить старую пластинку о всеобщем непонимании и мужиках-козлах. Наконец, устав выслушивать раз за разом слезливые излияния соседки, от которых и самой становилось на сердце "слякотно", Вика решила поставить свечку за здоровье души Иры, раз уж советы и просьбы забыть о личной проблеме подруге не помогают. Может быть, совесть после этого успокоится и позволит отправить ее по нужному адресу вместе с неприлично затянувшимися страданиями... Тогда-то она и пришла впервые в эту церковь. Почему именно сюда - девушка и сама сказать не могла, просто ноги принесли. То ли судьба, то ли случайность, то ли "подарок небес", кто знает... Переступив порог оплота, она готова была уже достать кошелек и заплатить за воск, при этом неприязненно поморщившись при одном виде церковного лотка. Однако обнаружить противоестественного "киоска" Вика не смогла.

В растерянности она подошла ближе к иконостасу, не осмеливаясь пока задать вопрос служителям. По старой памяти девушка знала, с каким превосходством смотрят они на прихожан, задающих вопросы, будто те отрывают слуг Господа от их священного долга со своими мирскими проблемами... Батюшка подошел сам, видимо, заметив замершую в нерешимости девушку. Вика давно забыла, как принято здороваться в церкви, необходимо ли опустить поклон или можно обойтись обычным приветствием. Потому она просто покраснела и сказала: "Здравствуйте". Как ни странно, батюшка не стал отвечать церковным слогом, укорять девушку за нарушение принятого ритуала или неприязненно смотреть на нее. Он ответил точно таким же "Здравствуй", даже не добавив "дочь моя", что, наверное, в первую очередь Вику и удивило. Иной прихожанин посчитал бы, что священник сам не знает канонов и ритуалов, но Вика как-то сразу прониклась к батюшке доверием. От него веяло человечностью, а не привычной "собачьей покорностью" - как от большинства служителей, которых встречала она прежде. Как она это чувствовала - Вика и сама не понимала, просто ощущала этакий "эмоциональный аромат" и, по привычке, сравнивала его с чертами характера животных. Кошачье любопытство, змеиная гибкость, собачья покорность, птичья свобода - опять же сомнительные, с точки зрения христианской этики, мысли, но, как успела доказать жизнь, первое впечатление позднее нередко подтверждалось. От той же Иры, например, за версту веяло голубиной беспутностью. Сизых, под цвет потерявшегося между рассветом и закатом неба, голубей Вика не любила - волей-неволей похожее отношение проявлялось и к соседке по общежитию. Как выяснилось, не зря. Так и со служителями - ощущение выросло в душе давным-давно: когда еще ходила в церковь и верила в нее вместо того, чтобы верить в Господа и Мир...