Лиз Брасвелл - Время желаний. Другая история Жасмин

Моему сыну Алексу — который уже формально вовсе не бездельник и достаточно взрослый, чтобы читать написанные мной книги. Наслаждайся!

Дополнительная благодарность Дэвиду Каземи за детали, которые позволили оживить древнюю Аграбу… хоть мы так и не можем прийти к согласию, что такое хорошая пахлава. — Л.Б.

Полная белая луна освещала раскинувшийся под ней город, сияя почти так же ярко, как солнце в иных северных странах. Белые дома, сложенные из сырцового кирпича, поблескивали в лучах ночного светила, как обкатанные волнами камни-голыши на далеком пляже. Золотые луковки столичных куполов мерцали подобно волшебной мечте на фоне бледных дюн и бархатно-черной, усеянной звездами пустоты ночного неба.

Дневная жара давно схлынула, отступив в пустыню, и город начал постепенно оживать, очнувшись от послеполуденной знойной дремоты. Улицы наполнились народом: кто попивал душистый чай, болтая и смеясь с соседями, кто отправился в гости к друзьям. Белобородые старики играли в чатранг на установленных возле уличных кофеен досках, и дети, хоть им давно полагалось ложиться спать, продолжали весело резвиться прямо на улицах, среди отдыхающих горожан. Оживленно шла вечерняя торговля в лавочках, где мужчины и женщины покупали ледяной шербет из розовых лепестков и всяческие безделушки. Поистине, при свете луны жизнь в Аграбе становилась шумной и кипучей.

Впрочем, не во всей Аграбе.

В другой части города улицы были молчаливы, как тени, и черны, как смерть. Нарядно одетые люди не рисковали заглядывать сюда, особенно с наступлением ночи. Даже местные жители старались не покидать своих домов или не высовываться из узких переулков и скрытых от глаз тайных проходов, пронизывающих эти неуютные кварталы. Побелка на здешних домишках давно поблекла и облупилась, глиняная штукатурка отваливалась от стен пластами, обнажая неровные щербатые кирпичи. Кое-где, раздражая глаз, виднелись недостроенные деревянные сооружения — единственное свидетельство усилий прежнего султана хоть немного облагородить эти трущобы, расширив дороги и проведя к домам воду. Но потом султана отравили, и его славный проект был забыт. Теперь скрипучие остатки его замыслов покачивались на пустынных ветрах, как оставленные на виселицах истлевшие трупы.

Это место называли Кварталом Уличных Крыс.

Здесь жили воры, попрошайки, убийцы и прочие отбросы, а также самые нищие из бедняков. Дети, которые никому не были нужны, и взрослые, которые знать не знали, что такое честный труд, избрали эти унылые трущобы своим домом. Сироты, неудачники, калеки и всеми отверженный сброд делали эту часть города совсем не похожей на остальную Аграбу.

Среди невзрачных хижин, покосившихся халуп, полуразрушенных общественных зданий, которыми давно никто не пользовался, и запущенных храмов был один маленький домик, который выглядел чуть более ухоженным, чем прочие. Побелку на его мазаных стенах обновляли, судя по всему, не больше десяти лет назад, в треснувшем горшке у двери торчало какое-то чахлое пустынное растеньице, в котором кто-то поддерживал жизнь, регулярно жертвуя немного драгоценной воды. У порога лежал чистенький, хоть и сильно потертый коврик, на котором приходящие в дом гости могли бы оставлять свои сандалии — если бы вдруг им посчастливилось разжиться парой.

Через окошко в форме замочной скважины случайный прохожий мог услышать незатейливую песенку, которую негромко напевал приятный женский голос. А если бы он сумел заглянуть за деревянную ширму, то мог бы увидеть и обладательницу этого голоса: женщину с мягким взглядом красивых темных глаз и гордой осанкой. Одежду ее можно было назвать разве что лохмотьями, но носила она их с достоинством и грацией царицы. Несмотря на заплатки, платье ее было чистым и опрятным, так же, как и пара штанов, которые она старательно штопала в пятне лунного света, проникающего через окно.

Вдруг в ее дверь громко постучали. Три веских, сильных удара — совсем не так, как было принято стучать у Уличных Крыс. Их стук всегда был еле слышным и часто таил в себе особый код, предназначенный только для посвященных.

Женщина явно удивилась, однако она аккуратно сложила свое шитье и поправила платок на голове, прежде чем подойти к двери.

— Кто там? — спросила она, уже берясь за ручку.

— Это я, мам, — ответил голос.