Эсфирь Эмден - Приключения маленького актера, или Повесть о кукле Петрушке и девочке Саше, об их друзьях и недругах

И сердце нашего маленького веселого героя невольно сжалось от предчувствия какой-то новой большой беды.

Маленький глупый Петрушка не очень хорошо понимал людей. Да ведь и многие другие — постарше и поопытней его — иногда совсем неважно разбираются в окружающем: угодливых считают добрыми, а правдивых — злыми; болтливых — умными, а сдержанных — холодными. И так далее.

И маленькому нашему Петрушке человек, который принес его в музей, показался злодеем. Правильно ли это было? Как будто да…

Он запер живого, веселого Петрушку на замок, он повесил его — его, Петрушку! — на гвоздик за стеклянной витриной, он обрек его на бесконечную тишину и молчание. А что могло быть мучительней и хуже для нашего отчаянно веселого и подвижного героя?

Но Петрушка не видел того, как серьезно, почти любовно глядел на него молчаливый хранитель музея, когда принес его сюда в первый раз. Петрушка был слишком испуган тогда и подавлен и не заметил этого. Он не ценил того, с какой гордостью показывал его посетителям молчаливый хранитель. Не ценил того, каким красноречивым делался его невольный тюремщик, когда рассказывал посетителям музея об истории кукольного — петрушечного театра и его самого — Петрушки.

Из его слов получалось, что Петрушка был уже каким-то древним стариком, что он представлял еще тогда, когда не было на свете ни Саши, ни Розы, ни Сашиной тетки, — так давно, когда еще и города этого почти что не было, а если и было что, так только этот старый монастырь, в одной из башен которого жил теперь веселый художник.

Ах, как хотел бы Петрушка снова попасть к нему и еще раз увидеть чудо на белом картоне!

Как он хотел размяться, попрыгать, сплясать!

Он не чувствовал себя стариком, он не хотел, чтоб на него глядели с уважением и тайной скукой.

Нет, он хотел, чтобы, глядя на него, смеялись, хохотали, веселились от души! Чтобы хлопали, топали, кричали во все горло: «Петрушку!» — а он бы кланялся, и плясал, и снова кланялся, и кричал в ответ: «Пр-риходите завтр-ра!»

Нет, этим посетителям так не закричишь.

Петрушка отлично знал, что завтра они не придут, — с такими серьезными и скучными лицами стояли они у его витрины.

Они все — даже дети — входили в музей тихонько, слушали вежливо и уходили, чтобы больше никогда не вернуться. Они уходили веселее, чем входили, — туда, на воздух, на свежий осенний воздух, и за окнами слышались их оживленные голоса.

А он оставался здесь, взаперти.

От горя и обиды он не замечал, что некоторые из посетителей глядят на него с живым интересом, а молчат только из приличия — ведь музей не театр!

И он все висел и висел за стеклом — под надписью «Старинный русский Петрушка». Это было почетно, но скучно. Скучно!

Приходили экскурсии — дети, школьники.

Сначала Петрушка рвался к ним: поплясать бы, попрыгать! Но и руки и ноги его были крепко привязаны.

А потом он и рваться перестал. Стал вялым, сонным. Почти таким же, как все окружающие его старые-престарые игрушки.

А веселый художник? А его добрая жена?

Ведь они жили так близко!

Почему же они не навещали его? Почему не пришли хоть раз и не освободили Петрушку из его почетного, но такого скучного плена?

Дело в том, дорогие мои читатели, что в музеи, находящиеся рядом, люди почти никогда не ходят.

А посещают они обычно те музеи, которые находятся далеко от них.

Не ходили в соседний музей и веселый художник, и его добрая жена.

Возможно, если б они пришли туда и увидели накрепко привязанного Петрушку, они пожалели бы его и освободили.

Но они и думать о нем давно перестали. Характер у обоих был легкий и забывчивый. Недаром же прожили они в старой башне столько лет, забывая похлопотать о новой квартире.

А другие? Другие, настоящие Петрушкины друзья. Где были они, что произошло с ними с тех пор, как они потеряли из виду Петрушку?

Вспоминают ли они его? Думают ли о нем? Тоскуют ли?

Сентябрь в поселке под Сомском был холодный, но ясный. Когда Саша по утрам спешила в школу, она дышала полной грудью, вдыхая свежий, холодный воздух.

Листья на кустах по сторонам дороги стали золотисто-бурыми и красными. Саша вместе с другими девочками приносила букеты этих листьев в школу.