Александр Еренко - Рассказки для маленьких почемутиков

«Я не верю, что можно быть счастливым, ни о чём не думая! – сказал, наконец, бегемот, немного успокоившись, – Как я могу говорить, что я счастлив, если я не знаю, что сейчас с моим стадом! А вдруг в степи засуха, и все голодают? Вдруг на них кто-нибудь напал?»

Бегемоту стало плохо. Ему хотелось плакать, как маленькому бегемотику, захлёбываясь слезами. Ноги сами понесли его к реке, и он упал в воду. Но не поплыл, как раньше, а камнем упал на дно и зарылся в мягкий ил.

А сказочник не знал, что бегемот уже давно научился надолго задерживать дыхание. «Утонул», – с горечью выдохнул сказочник через двадцать минут безрезультатных поисков.

Собрав свои вещи, и надев шляпу, сказочник в последний раз посмотрел на Зелёную реку. «Прощай, грустный бегемот, – сказал он воде, – Прости меня». Всегда и везде, сказочник хотел только добра, но очень часто получалось так, что-то добро, которое он делал, оказывалось не таким уж добрым. «Я не специально, – извинился сказочник, – Я не успел тебе сказать, что счастье мы себе выбираем сами, и что в счастливой жизни всегда найдется немного места для грусти и раздумий».

«Я всего лишь глупый сказочник, – думал сказочник, уже уходя в дебри леса, – Ну почему он решил, что я мудрец, и меня надо безоговорочно слушаться?..». И он ушёл. А ещё через пять минут всплыл бегемот. Ему было стыдно: он слышал, как зовёт его сказочник, как он ищет его по всему дну, но только поглубже зарывался в тину. «Где же ты?» – спросил бегемот, но сказочника уже не было…

И бегемот остался один. С тех пор он так и жил на берегу Зелёной реки. Сидел, задумчиво пожёвывал травинку, как это делал сказочник. И очень часто ему было беспричинно грустно. Но, тем не менее, бегемот был счастлив. «В самой счастливой жизни всегда есть немного места для грусти, – говорил бегемот самому себе, – Как жаль, что я не успел рассказать это сказочнику».

Ах да, совсем забыл сказать. С тех пор бегемоты так и живут в реках, навсегда оставив сухие саванны. Однажды бегемоты случайно встретили нашего грустного бегемота, и он рассказал им, как здорово купаться, и какая мягкая трава на берегах. Но это уже совсем другая история.

Жил некогда на свете ковёр. Квадратный такой, красный, с рисунком-кольцом посередине. На уголке ещё пятнышко какое-то несмываемое было. Жил на глиняном полу в таком же глиняном здании какого-то города. Ну, ковер, в общем.

Ковёр в доме был вещью значимой и многофункциональной. Он и ноги грел по утрам, и постелью служил, и, собственно, ковриком, но чаще всего играл роль чайной. Каждый день и не по разу хозяин – один или со своими гостями – усаживался на него скрестив ноги и подолгу пил этот дымящийся напиток, проводя время в беседах или размышлениях. Это, конечно же, не могло не сказаться на самом коврике – с каждым днём он становился всё более и более образованным и мудрым. Коврик частенько погружался в раздумья, частенько думал о смысле своего бытия, о своём происхождении. Например, коврик всерьёз не верил, что существуют ткацкие станки, и предполагал, что все коврики на земле – это какое-то подобие тени великих и светлых существ, живущих в более совершенном мире, в котором никто не сядет на тебя сверху с пиалой чая.

Впрочем, коврик никогда не жаловался, в этой жизни его всё устраивало. Ну, пожалуй, кроме грязи, из-за которой иногда приходилось купаться в мыльной воде. А когда все дома в городе сделаны из глины, без грязи не обойтись. Из-за грязи, пожалуй, и случилась вся эта история.

Однажды, после просто какого-то татаро-монгольского нашествия гостей и, как водится, всемирного чаепития коврик стал настолько пыльным, что хозяйка решила его в очередной раз почистить. «Для начала я его хорошенько вытрясу» – думала она, выходя с ковриком на крохотный балкончик. Взяв коврик за углы, она так энергично принялась за дело, что вокруг балкона в сухом и жарком воздухе повисло целое облако пыли. А в таких случаях, как водится, люди начинают чихать. Хозяйка, однако, так мощно чихнула, что, наверное, вызвала песчаную бурю где-то в пустыне Сахаре. Но главное, она выпустила из рук ковёр. «Вот так дела! – думал коврик, кувыркаясь в полёте, – Это что же, к земле лечу? Что ж творится-то такое!»

И вдруг перед глазами его проплыла картина его же собственной смерти: смешно раскинув уголки в стороны, частично развалившись на отдельные волокна, лежит он, ненужная никому тряпка, рядом с вонючей кучей мусора, и какие-то чёрные птицы противно кричат над самым ухом…