Луиджи Капуана - Сказки Италии [Сказки для детей]

— Если царь пришлет мне хлеб и булку, просеянные, замешанные и испеченные руками царицы, то царевич будет свободен, — сказал волшебник.

— О, это пустяки! — воскликнул царь, когда ему передали его слова.

Царица просеяла муку, замесила ее, сделала хлеб и булку, собственноручно затопила печь и посадила их печься. Но она была совсем неопытна в этом деле: хлеб и булка вышли у нее подгорелыми. Увидав их, волшебник сделал презрительную гримасу.

— Это годится только собакам! — воскликнул он, и бросил их своей овчарке, которая и проглотила их в одну минуту.

Царица опять просеяла муку, замесила ее и сделала другой хлеб и булку, потом собственноручно затопила печь и посадила их печься.

Но на этот раз хлеб и булка вышли у нее сыроватыми.

Увидав их, волшебник опять сделал презрительную гримасу.

— Они годны лишь для собак, — сказал он и снова бросил своему псу.

Царица сто раз пробовала печь хлеб и булки, но они выходили у нее всегда или перепеченными, или недопеченными, а бедный царевич все это время оставался рабом волшебника.

Наконец король созвал государственный совет.

— Надо женить царевича на Головешечке. Таким образом, волшебник будет иметь хлеб, просеянный, замешанный и испеченный руками царевны, и царевич будет свободен, — сказал один из министров.

— Ив самом деле, такова уж, видно, воля Божья! — сказал царь.

Тотчас же издан был царский указ, где объявили царевича и Головешечку мужем и женою.

Волшебник получил хлеб и булку, просеянные, замешанные и испеченные руками царевны, и царевич был отпущен на волю.

Но беда в том, что царевич и знать не хотел Головешечки.

— Эта кучка золы — моя жена? Эта уродливая пекарка — царевна! — гневно восклицал он.

Между тем Головешечка, сделавшись царевною, стала жить во дворце, но она не захотела ни вымыться, ни причесаться, ни переменить одежды, ни надеть башмаков.

— Когда приедет царевич, тогда я и вымоюсь! — отвечала она на все замечания царицы и придворных дам.

Наконец приехал и царевич.

— Когда царевич придет ко мне, тогда я и вымоюсь, — сказала тогда Головешечка и стала ждать, запершись в своей комнате.

Но царевича никак невозможно было убедить пойти к жене.

— Меня тошнит от этой пекарки! Лучше умру, чем стану с ней жить! — твердил он упрямо.

Но когда Головешечке передавали его слова, то она нисколько не огорчалась, а, напротив начинала смеяться:

— Придет, не сомневайтесь, придет! — говорила она.

— Приду? Я покажу ей, как я приду! — закричал царевич, узнав об этом и, выйдя из себя, схватил саблю и побежал в комнату Головешечки, намереваясь отрубить ей голову.

Дверь была заперта, но из-за нее виднелось чудное сияние. Царевич посмотрел в замочную скважину, и сабля выпала у него из рук: в комнате находилась такая красавица, какой еще никогда не видывали на белом свете, — настоящее «красное солнышко».

— Отворите мне, царевна моя! отворите, ради Бога! — взмолился царевич.

Но Головешечка и не думала отпирать ему.

— Да ведь я — «уродина, пекарка»! — говорила она, смеясь.

— Отопри же ради Бога, моя Головешечка! — кротко проговорил царевич.

Тогда двери отворились, и жених с невестой обнялись.

В этот же вечер отпраздновали свадьбу, и царевич с Головешечкой стали жить счастливо и весело.

ил-был богатый-пребогатый царь, который думал, что собрал в своем дворце все замечательные редкости, какие только можно найти на земле.

Однажды пришел к нему чужеземец и попросил позволения посмотреть их.

Осмотрев все очень внимательно, он сказал:

— Ваше Величество! У вас недостает самого лучшего.

— Чего же у меня недостает? — удивился царь.

— Говорящего дерева, — ответил чужеземец.

В самом деле, в числе редкостей царя говорящего дерева не было.

Эта мысль крепко засела у царя в голове, так что он не мог даже спать по ночам. Наконец он не вытерпел и послал гонцов по всему свету искать такое дерево. Но гонцы вернулись с пустыми руками.

Царь подумал, что чужеземец подшутил над ним, и приказал его посадить в темницу.

— Ваше Величество! Чем же я виноват, что ваши гонцы плохо его искали? Пускай поищут получше, — сказал чужеземец, нисколько не смущаясь гневом царя.