Гудрун Паузеванг - Большая книга о разбойнике Грабше

Разбойник жил в пещере один. В ней было совершенно тихо. Только и было слышно, как редкие капли воды шлепаются с каменного потолка на пол. А снаружи ветер свистел в верхушках деревьев. В пещере было темно и сыро. Так что неудивительно, что Грабш все время воровал фонари на батарейках! Свечи, спички и фонари он прихватывал при каждом удобном случае.

С потолка свисали спящие летучие мыши, они просыпались только ночью и тогда бесшумно носились в воздухе. Иногда они вцеплялись в бороду Грабша и застревали в ней. Но он их не убивал. Он же был — повторю — не изверг.

У него в пещере ужасно воняло. Куда ни наступишь — везде можно было вляпаться в помет летучих мышей, а по углам он сваливал обглоданные кости. Посередине стоял большой дубовый стол и двенадцать стульев, и рядом с ними высился громадный шкаф, в котором было семь дверец и тринадцать выдвижных ящиков — но видно было только двенадцать.

Тринадцатый ящик был потайной, но он плохо выдвигался — заедал. В шкафу Грабш держал награбленное. И конечно, в пещере был очаг, а над ним висел котел — большой суповой котел, который мама Грабша швырнула под ноги папе Грабша, когда сбежала в цирк.

Но обычно Грабшу неохота было варить суп, попросту лень. Он любил жарить мясо прямо над огнем. Но больше всего он любил поедать то, что приготовили другие. Он частенько выходил на разбой, когда наступало время обеда или ужина, и еду выставляли на стол. Тогда он хватал горячие куски прямо из мисок, жевал и чавкал. А голодным хозяевам только и оставалось, что сидеть и смотреть, как вкусный обед или ужин исчезает в глотке Грабша. Потому что одной-то рукой он загребал еду, а другой направлял на них пистолет.

Под выступом скалы была кровать Грабша — то есть просто куча сена, а на нем — розовое стеганое одеяло в цветочек, которое он подхватил у одной старушки, когда она повесила его сушиться во двор. В морозные зимние дни с потолка пещеры свисали сосульки, и, просыпаясь, Грабш обнаруживал, что борода побелела от инея. Нет, нельзя сказать, что в пещере было тепло и уютно!

Но ему никогда в жизни еще не бывало уютно. Он жил здесь с самого детства. Ему и в голову не приходило, что можно захотеть жить по-другому или даже переехать в другое место. Обмороженные пальцы иногда чесались, тогда он поплевывал на них и ругался с ними. Да, он разговаривал с собственными пальцами. У него ведь не было никого, с кем можно было поговорить, кроме тех, кого он грабил! Но что он им мог сказать? Только «Руки вверх» да «Жизнь или кошелек!» Ответить на это нечего, так что обычно разговора не получалось.

Что же тут удивляться, что он разговаривал с обмороженными пальцами?

Заводил он разговор и с летучими мышами.

— Эй вы, жаркое недобитое! — кричал он им и грозил кулаком, если помет попадал ему в глаз. — Сколько можно гадить на меня с потолка? Держите свое добро при себе!

А иногда он заговаривал сам с собой.

— Ну что, Ромуальд, — говорил он себе, просыпаясь с заложенным носом и опухшими глазами, — сегодня у нас с тобой из ограбления банка ничего, пожалуй, не выйдет.

И сразу чихал так громко, что старый лесник Эммерих, бродивший как раз по опушке леса, в испуге поднимал голову и говорил собаке:

— Слыхала, Чапа? Так стреляют из пушки.

Однажды июльским утром, в субботу, Грабш шагал по лесу из деревни Чихендорф к себе в пещеру. В мешке у него метались три кролика. Он украл их спозаранку и собирался в выходные зажарить. Конечно, жаркое из кабана он любил гораздо больше крольчатины, но кабана так просто не украдешь. Его, может, и встретишь на охоте, если повезет. Но надо еще попасть в него из ружья! А кролики — дело верное. Нужно только незаметно слазить к кому-нибудь в крольчатник. А уж крольчатников в Чихендорфе было хоть отбавляй.

Душное было утро. Грабш перешагивал заросли черники и предвкушал жареных кроликов. Оставалось только пробраться между болот и пролезть через небольшую чащобу, вот он и дома. «Эй вы, не балуйте в мешке!» — пригрозил он кроликам. Надвигалась гроза. Он зашагал быстрее. Промокнуть бы не хотелось.

Вдруг в кустиках черники он увидал что-то пестрое. Грабш тут же бросился за дерево и присел. Издалека его можно было принять за муравейник: грязная рубаха, маскировочные штаны и грива черных нечесаных волос. Он напряженно вглядывался в заросли. Неужели полиция опять напала на след?