Эдуард Успенский - Дядя Фёдор и лето в Простоквашино

Корова Мурка песню про валенки не очень поняла. Она из сарая выглянула и обратно в сарай ушла сено дожёвывать.

Вторая песня была «Калинка-малинка». Она бурёнке больше понравилась. Буренка её всю до конца дослушала. Но опять ушла.

Матроскин, чтобы её привлечь, рядом с проигрывателем несколько овощных пирожных положил.

– Молока сегодня будет! – решил он. – На всю деревню хватит!

Однажды, когда наши друзья в очередной раз торжественно ничего не делали, Шарик и Матроскин поспорили – люди какой профессии больше всех зарабатывают.

Шарик напирал на то, что больше всех министры получают и президенты разные:

– Их государство обеспечивает.

Матроскин говорил, что олигархи. Потому что они сами себя обеспечивают.

– Они сами себе сколько хотят, столько и платят.

Дядя Фёдор утверждал, что больше всех зарабатывает тот, кто умеет интересно жить.

– Можно без всяких денег в путешествия ходить. Книжки интересные читать. С друзьями у костра сидеть. А бедные министры и олигархи ничего, кроме своих компьютеров, не видят.

Почтальон Печкин свою линию гнул:

– Больше всех разные поэты зарабатывают. Вот я помню, в газетах читал, что поэтам за одну строчку рубль – нет, доллар сорок платят.

– Это как так за одну строчку?

– А так. Сочинил ты такую строчку: «Стою на полустаночке». Раз – и тебе доллар сорок. Понятно?

– Понятно.

– Придумал дальше: «В красивом полушалочке» – тебе ещё доллар сорок. Понятно?

– Понятно.

– «А мимо проезжают поезда» прибавил – уже больше четырёх рублей вышло.

Дальше Печкин одновременно пел и считал:

В результате у него за все строчки восемь рублей сорок копеек заработка получилось.

Эта арифметика Шарика потрясла.

Куда бы он ни шёл теперь, он всегда губами шевелил:

Пять рублей, то есть пять долларов шестьдесят копеек получается. Надо же, а я даже до остановки не дошёл.

Как раз в это время в соседнюю деревню Троицкое стихотворный поэт должен был приехать. На клубных расклейках было написано: «Состоится встреча с поэтом Юрием Энтиным. Стихи последних лет».

И кое-где большие афиши были расклеены.

На афише была фотография поэта, где он радостно кого-то приветствовал. То ли самолёты, то ли народ. Была в нём какая-то потусторонняя отрешённость и возвышенность. Короче, было ясно, что это настоящий поэт, а не халтурка какая-то.

Стихи последних лет троицких особенно не интересовали, а сам поэт заинтересовал – больно непривычный уж был мужчина: совсем тощий и весь в волосах.

Пелагея Капустина сказала:

– Я обязательно пойду на встречу с ним. Уж больно вид у него жалостливый, и стихи у него, наверное, такие же.

– Да ничего подобного, – сказал сторож дед Сергей с горушки. – Он человек волевой, это сразу видно. Он на приплюснутого Дзержинского похож.

Клубная билетёрша тётя Дуня сказала: – Ерунда это всё, чего вы там думаете. Поэт Юрий Энтин – это композитор Владимир Шаинский.

Она так часто встречи устраивала, что в мозгах у неё всё запуталось.

В общем, народ решил с поэтом встретиться.

Шарик, Матроскин, дядя Фёдор и почтальон Печкин, разумеется, тоже пришли на концерт. Сели в самом дальнем ряду. Потому что если им вечер не понравится, они тихонько уйдут.

Троицкий клуб был такой маленький, что самый дальний ряд фактически ближним был.

Печкин взял счёты, чтобы поэтический заработок считать.

Поэт вышел на сцену – свободный и раскованный, совсем не такой, как на афише. И сразу начал:

Печкин только успевал счётами щёлкать:

– Доллар сорок, доллар сорок, рубль сорок и ещё рубль сорок.