Юрий Томин: Шел по городу волшебник. Повести

Сегодня я пришел в школу на целый час раньше. До этого я, наверное, еще час стоял у гастронома и смотрел, как одна пенсионерка кормила голубей семечками. Правда, может быть, она и не пенсионерка, это уж я точно и не знаю. Но мне не понравилось, как она их кормила. Я бы взял все семечки и высыпал на мостовую. А она насыпала понемножку на ладонь и потряхивала, чтобы голуби садились к ней на руку. Один, самый нахальный, садился и клевал. А у ее ног была еще целая куча голубей, но им ничего не досталось.

Она стояла согнувшись, вытянув руку, и говорила: «Кушай, кушай» - и называла голубя «мой ласковый», хотя он был не ласковый, а просто нахальный.

И вообще она так старалась, словно это был не голубь, а ее внук или кто-нибудь там еще.

Я зашел в магазин, купил кедровых орехов на весь полтинник и высыпал их на тротуар. Все голуби перелетели ко мне, а тот ласковый - самый первый. Пенсионерка обиделась и сказала, что я бездельник. И мне было очень приятно. Мне нравится, когда меня ругают люди, которые мне не нравятся.

Вот когда меня ругает Елизавета Максимовна, наша классная руководительница, мне как будто даже щекотно. Потому что она мне не нравится.

Если Вика Данилова - мне всегда смешно. Я ее терпеть не могу. Она староста.

Только когда ругают папа и мама, выходит как-то непонятно. Я их люблю, но все их слова уже наизусть выучил. Поэтому получается не смешно и не обидно.

А если бы меня выругал какой-нибудь фашист, я бы, наверное, на небо залез от радости.

Почему мне не понравилась пенсионерка, это уж я не знаю. Но из-за нее я истратил последний полтинник. А Зинаида больше денег не даст до конца недели. Она и сегодня дала, просто чтобы отвязаться. С утра она не пошла в институт, потому что не успела приготовить чертеж. Она приколола к столу большой лист бумаги и принялась чертить. Когда она чертит, к ней лучше не подходить - дрожит над своими чертежами, будто они из золота.

Я ходил, ходил по комнате и завел «Бамбино». Это моя любимая пластинка. Проиграл раз десять. Потом - на другой стороне. Там похуже, но тоже ничего. Потом опять поставил «Бамбино». Зинаида мне говорит:

- Костя, тебе не надоело?

- А тебе?

- Мне надоело!

- А мне нет.

- Мне мешает,

- Почему мешает? - спросил я. - Ты же чертишь, а не поешь.

- Я тебе сейчас объясню, - говорит Зинаида. - Подойди по ближе.

Я, конечно, не подошел. Но «Бамбино» поставил еще раз и говорю:

- Попробуй тронь. Я тебе весь чертеж тушью залью - и тебя из института выгонят.

Зинаида подняла голову, посмотрела на меня сквозь свои очки.

- До чего же ты вредный, Костя! Неужели ты сам не видишь, какой вредный?

Я говорю:

- У меня очков нет, вот и не вижу. Дай твои поносить.

В это время пластинка кончилась, и я завел ее снова.

- Ты пользуешься тем, что мама в отъезде, - говорит Зинаида. - И еще ты пользуешься тем, что тебя бить жалко, потому что ты маленький.

А я отвечаю:

- Это мне тебя жалко.

С Зинаидой я всегда спорю, потому что она меня все время воспитывает. Я вообще люблю спорить. Папа говорит, будто внутри меня сидит невидимка. И будто когда у меня получается что-нибудь хорошее, то это я сам делаю, а когда спорю или дразнюсь, то это - невидимка. Папа говорит, что раньше невидимка был сильнее меня, а теперь у нас силы примерно равные.

Но с Зинаидой я и без невидимки справлюсь одним пальцем.

- Неужели у тебя совсем совести нет? - говорит Зинаида. - Вот хоть настолько, - и показывает ноготь.

А я отвечаю:

- «В лесу родилась елочка…»

Это очень просто: если хочешь разозлить человека, нужно отвечать совсем не то, что он спрашивает. Например, тебе говорят: «Ножик есть?» А ты отвечаешь: «Спасибо, я уже пообедал». Или: «Куда идешь?» А ты: «Ага, у кита хвост большой».

Зинаида увидела, что от меня не отделаться, и говорит:

- Ладно, я тебе тридцать копеек дам. Сходи в кино.

- Дай пятьдесят - тогда пойду.

- Вымогатель, - говорит Зинаида.

И тут вдруг я обиделся: я всегда обижаюсь, если меня хвалят или обзывают. Наверное, я все-таки гордый.

- Раз так, - говорю, - раз вымогатель, то я бесплатно уйду.

Снял «Бамбино», выключил приемник, надел пальто и пошел к двери. Зинаиду сразу совесть заела. Идет сзади и сует мне полтинник.

- Возьми, не ломайся.

Но я с ней даже разговаривать не стал. Захлопнул дверь и спускаюсь по лестнице. Прошел третий этаж. Иду, и мне приятно, что я такой принципиальный.