Юрий Томин: Шел по городу волшебник. Повести

Я видел, что он чуть не плачет. Я знаю, что он не жадный. Ему чихать на гимнастерку. Только его дома будут за это бить - у него отец пьяница.

Ребята молча смотрели на Дутова.

Дутов пыхтел и краснел еще больше.

Гера собирал свои пуговицы.

А мне вдруг стало жарко от злости. Даже голос охрип.

Я залез на сиденье и сказал:

- Ребята! Герка самый слабый в классе. Верно? А Дутов - самый сильный. Он всех бьет поодиночке. Давайте мы сейчас разорвем ему гимнастерку.

- Попробуй, - сказал Дутов.

- И попробую. - Я соскочил с парты и сказал Борьке: - Борька, покарауль у двери. Если Елизавета Максимовна пойдет…

- Не надо, Костя, - ответил Борька. - Сейчас придет кто-нибудь. Лучше потом.

Но я так разозлился за Геру, что мне уже ничего не было страшно. Наоборот, мне было даже как будто весело.

- Ты председатель отряда, и тебе нельзя драться, - сказал я Борьке. - Не бойся. Я тоже драться не буду. Только разорву ему гимнастерку. Ведь Елизавета Максимовна всегда говорит: никогда не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Вот я и не буду откладывать. А ты покарауль.

Борька направился к двери.

А я подошел к Дутову.

Я протянул руку. Дутов с размаху ударил меня по голове. И тут на него бросились все ребята. Оказалось, что Дутов вовсе уж не такой большой. Его облепили со всех сторон, и никак нельзя было просунуть руку, чтобы его стукнуть. Я хотел дотянуться до гимнастерки, чтобы ее разорвать, но ничего не получилось. Получилась куча-мала, а Дутов был где-то внутри. На конец мы засунули его под парту и не выпускали оттуда, хотя он щипал нас за ноги.

- Идет! - крикнул Борька. Все разбежались по местам.

Открылась дверь, и на пороге показалась Елизавета Максимовна. Она была одна.

Дутов ворочался под партой; он никак не мог вылезти - его затиснули между перекладинами.

- Что ты там делаешь, Дутов?

Дутов только пыхтел. Наконец он выбрался и, весь красный, с расстегнутым воротом, уселся на скамейку.

- В чем дело, Дутов?

- Пых… - сказал Дутов. - Пых… Искал… промокашку…

Мы захохотали так, что с потолка даже мел посыпался.

- Сидите тише и не превращайте собрание в забаву, - сказала Елизавета Максимовна. - А ты, Дутов?.. Нечего сказать, хорош звеньевой.

- Я не буду… пых… звеньевым…

- Почему не будешь?

Дутов уставился в парту и запыхтел еще сильнее.

- Что здесь произошло? Староста!

Встала Вика Данилова.

- Ничего, Елизавета Максимовна. Мы сидели и ждали.

- Таланов?

Встал Борька.

- Ничего, Елизавета Максимовна. Мы просто… сидели.

- Дутов?

Встал Дутов. Он краснел и пыхтел. И… молчал.

- Я жду, Дутов.

Дутов прямо завертелся на месте, так ему хотелось сказать. Ведь если он не скажет, то получится, что он непослушный. А если он плохо учится да еще и непослушный, так его вообще из школы выгонят.

- Пых… - сказал Дутов. - Промокашка… Упала… Я больше не буду, Елизавета Максимовна.

- Что не будешь?

- Пых… - сказал Дутов. - Вот… промокашка…

- Садись, - сказала Елизавета Максимовна. Дутов сел и стал вытирать лицо рукавом.

- Может быть, у кого-нибудь все же хватит мужества сказать, что случилось? - спросила Елизавета Максимовна. - Или бы пионеры только по названию?

Когда она начала говорить про мужество, я не вытерпел.

- Елизавета Максимовна, - сказал я.

- Помолчи, Шмель. Я уже устала от твоих глупостей.

- А вы послушайте. Может, и не глупости.

- Что-то не верится, - сказала Елизавета Максимовна. - Ну, говори.

- Я и говорю. Ничего не случилось. Просто мы не хотим выбирать Дутова звеньевым.

- Почему?

- Потому… не знаю… Он нам не нравится.

- Это интересно, - медленно проговорила Елизавета Максимовна. - Это что-то новое, Шмель. Я не знаю, сам ты это придумал или… Впрочем, это неважно. - Елизавета Максимовна села за стол, помолчала. Затем она взглянула на меня и даже улыбнулась. Чуть-чуть. Так, будто ее дернули ниточками за губы и сразу отпустили. - Ну, а если, например, вам не понравится вожатый? Вы тоже будете против?

- Конечно, - сказал я. - Если не нравится… так чего же?..

- Это тем более интересно. - Елизавета Максимовна говорила, будто по радио: очень ясно, каждую буковку было слышно. - Ну, а если вам не понравится старший вожатый?

Я не понимал, чего она хочет. Да хоть тридцать раз старший. Если не нравится, значит, не нравится. Если бы я один… Ведь все против Дутова. А когда все против - это же случайно не бывает. Значит, сам виноват.

Я сказал:

- Ну и пускай старший. Если плохой… Только мы ведь их не выбираем. Мы звеньевых выбираем.