Худайберды Тухтабаев - Конец Желтого Дива

Наутро мы с товарищем участковым отправились в город. Потом узнал: все, кто нас видел, оказывается, искренне жалели меня. «Вот и увели бедного Хашимджана в тюрьму, — говорили люди. — Жаль парня. Правда, неважно учился, озорничал, но все-таки неплохим был человеком. И надо было ему стать цирюльником?! Хлебнет теперь горя…»

Можете мне не поверить, но могу поклясться, что это правда: я даже не заметил, как пролетели все три года учебы. За это время несколько раз навещала меня в городе дорогая моя бабушка. Я тоже несколько раз ездил в кишлак. И вот пролетело три года…

Признаться, трудно сказать, кем я здесь себя больше чувствовал: курсантом милицейской школы или мастером действующей на общественных началах парикмахерской имени покойного Акрама бувы. Да, кстати, я ведь не сказал вам еще: на другой же день, как приняли меня в школу, я облюбовал небольшую каморку рядом с общежитием и превратил ее в парикмахерскую. И дощечку соответствующую прибил. Вначале я брил и стриг своих друзей и приятелей, у которых так же, как и у меня, не залеживались в кармане денежки. Потом дорогу сюда узнали наши преподаватели, начиная от лейтенантов и кончая полковниками. Поверите ли, однажды я брил даже генерала! Он инспектировал нашу школу, ну, само собой, заглянул и в общежитие. А там и «заведение» мое обнаружил. Я как раз перебирал свои инструменты. Увидев генерала, вмиг принял стойку «смирно», отдал честь:

— Курсант-парикмахер Хашимджан Кузыев!

Генерал усмехнулся.

— Вольно, — сказал он, а потом: — Скажите, курсант Кузыев, кто это такой «покойный Акрам бува»?

— Мой учитель, товарищ генерал.

— Бывший милиционер?

— Никак нет, товарищ генерал, он был парикмахером.

— У вас там написано: «Бесплатная парикмахерская». Что это значит?

— Умирая, мой учитель наказал, чтобы я никогда не гонялся за деньгами, товарищ генерал.

— Гм… И как вы бреете? — Генерал провел ладонью по подбородку.

— Можете испытать, товарищ генерал.

— Что ж, давайте рискнем…

Вы б только видели меня в те минуты! Какая легкость, точность, изящество, проворство появились в моих движениях! Безошибочно выбрал самую лучшую бритву, так навострил ее (благо, форменный ремень мне выдали, отличный), так ловко, красиво снял малейшую щетинку с лица генерала, что сам до сих пор удивляюсь! Потом я сделал клиенту легкий массаж, обрызгал духами, кое-где тронул пудрой. Закончив, снова встал смирно и коротко брссил: «Готова, товарищ генерал!»

— Молодец, Кузыев? — Он похлопал меня по плечу. — Не знаю, каким ты станешь милиционером, но парикмахером отличным ты уже стал…

Вот так. После школы наши ребята разъехались в разные концы. Меня оставили в городе, направили в распоряжение Каттасайского районного отделения милиции. Напутствуя, председатель распределительной комиссии сказал:

— Пусть они используют вас по своему усмотрению, Кузыев. Вы сможете работать в любом отделе, а впрочем, если хотите, можете брить и стричь милиционеров! Тоже дело нужное.

Я решил вначале пойти в отделение, определиться, а потом уж съездить домой, используя положенный отпуск, отдохнуть недельку-другую, повстречаться с друзьями…

В приемной начальника сидела красивая девушка, и, конечно же, красила губки, поглядывая в небольшое кругленькое зеркальце. Как ни жаль, пришлось прервать ее столь полезное занятие. Девушка исчезла за дверью, обитой дерматином, на которой красовалась табличка. «Нач. отделения Али Усманов».

— Можете заходить! — явилась секретарша и снова, как ни в чем не бывало, занялась своим искусством.

Представ перед начальником, я вытянулся в струнку, громко ударил каблуком о каблук и отрапортовал по всей форме:

— Парикмахер Хашимджан Кузыев явился в ваше распоряжение!

— Что-о?! — Полковник даже привстал с места. А я прикусил язык.

— Прошу прощения, товарищ полковник, ошибся. Сержант Хашимджан Кузыев явился в ваше распоряжение.

— Вот это другое дело. Я вас слушаю.

Пробежав глазами по направлению, которое я ему подал, он не спеша вернулся на место, сел. Потом начал расспрашивать, как я учился, кто нам преподавал, откуда родом, чем занимаются родители. На это ушло почти полчаса. Потом Усманов вскрыл засургученный конверт, пухлый, как ученический портфель, тщательно изучил мое личное дело. На это тоже ушло почти полчаса. Все это время лицо его было непроницаемо, но под конец начало проясняться, проясняться, и когда начальник поднял голову, оно было прямо отечески добрым.