Михаил Каришнев-Лубоцкий - Искатели злоключений. Книга 1

– А не приступить ли нам к трапезе, дорогой Фридрих? Продукты могут испортиться, и тогда нам точно не поздоровится!

Генрих взглянул в окно, проводил взглядом проплывающее мимо здание вокзала – поезд уже тронулся и теперь набирал скорость, – и лениво согласился:

– Хорошо, давай немного перекусим.

Боже, какие ароматы наполнили наше купе через минуту! Запах копченой колбасы удачно перемешивался с запахом кофе, а разрезанный на дольки апельсин источал такой фимиам, что уже не Пип, а я сам захотел чихнуть и выдать наше скромное и тесное убежище. Но я сдержался, успев вовремя зажать нос обеими руками. Глядя на меня, мой маневр повторил Пип.

Так мы просидели, держась за носы и роняя слюнки, пока эти обжоры не закончили пир и не улеглись спать, не очень-то старательно прибрав за собой на столике. Но Пип и я не рассердились на них за такую неаккуратность, а напротив, даже обрадовались. Едва в купе раздался мощный храп, (это захрапел толстяк), а следом за ним послышалось тонкое, мерное посвистывание (присвистывать во сне стал его долговязый спутник), мы ловко и быстро спустились вниз, забрались на столик и принялись набивать карманы продовольствием.

Опасаясь испачкать свою одежду, мы каждое лакомство упаковывали в обрывки бумажной салфетки, а пирожное с кремовыми розочками нам пришлось тащить наверх прямо с тарелочкой – иначе бы оно превратилось в ужасное месиво и его было бы противно есть. Забравшись снова наверх, мы не стали забиваться в свою нору за чемоданами, а устроились со всеми удобствами на полиэтиленовом пакете толстяка Генриха.

– Ты знаешь, – спохватился вдруг Пип, – я забыл помыть руки!

– Я тоже, ну и что?

– Но мои родители приучили меня всегда это делать перед тем, как садиться есть!

– Так уж и всегда? – выразил я небольшое сомнение.

– Всегда! – подтвердил Пип. – Иначе бы они не дали мне и крошки хлеба!

– Тогда считай, что сегодня тебе повезло: твои родители сейчас далеко, и ты можешь сесть за стол с немытыми руками!

– У тебя, Тупсифокс, какое-то странное представление о везении… – пробурчал веснушчатый щеголь. Однако спорить со мной не стал, а принялся разворачивать сверток с бутербродами.

Когда мы наелись и прикончили на десерт пирожное, мой спутник вновь заикнулся было о мытье рук. Причем к своему очередному капризу он добавил что-то новенькое:

– Мне нужно почистить зубы, Тупси, и заодно сполоснуть лицо…

Тут я, честно говоря, не выдержал. Я так рявкнул на этого чистюлю, что бедняга Генрих внизу вздрогнул и перестал храпеть. Наверное, ему вновь почудилась чихающая мышь, а, может быть, и какое-нибудь другое животное, забравшееся в купе – кто знает? К счастью, толстяк-гнэльф не стал вставать и разыскивать простуженного грызуна, а, тяжко вздохнув, перевалился на другой бок и вновь захрапел.

– Я тебе дам «почистить зубы»! – зашипел я на Пипа, сжимая кулаки и приближая к его перепуганной и перемазанной кремом физиономии свое собственное личико. – В «Незабудке» успеешь начиститься, а тут потерпишь!

Я бросил капризному чистюле незапачканный клочок салфетки, а сам обошелся рукавом своей клоунской курточки – рукав всегда меня здорово выручал, если в нужный момент под рукой не оказывалось полотенца или той же салфетки.

Приведя себя в порядок, мы сплавили вниз тарелочку и мусор, а потом, забравшись вновь наверх, с большой неохотой залезли за вонючие чемоданы в свою «берлогу» и легли спать, подложив под головы вместо подушек кулачки. И, как ни странно, быстро уснули.

Проснулся я в пять часов утра от крепкого пинка в затекшую шею.

– Ты что лягаешься?! – прошипел я Пипу, потирая ушибленное место.

– Я не лягаюсь, я удираю, – прошипел он в ответ и запоздало извинился. – Прости, кажется, я слегка задел тебя ногой?

– Можешь этот пинок и так назвать, я не возражаю. А куда, интересно, ты удирал и от кого?

Пип заметно смутился:

– Приснится, понимаешь, всякая ерунда… От господина Ворчайлса убегал, от кого же еще…

– Ты его видел? На кого он похож?

– На чудище лохматое. Зубищи – во! Ручищи – во! – Пип резко развел руки в стороны и ударил правым кулаком в вагонную перегородку, а левым в чемодан.

– Все-таки, в нашем вагоне бегает мышь… – прошептал сквозь сон невероятно чуткий Генрих. Однако вновь не стал подниматься с постели, а только переместился с живота на спину.

– Тихо, всех пассажиров перебудишь! – просипел я в самое ухо размахавшегося кулаками Пипа. После чего по-пластунски выбрался из «застенка» и выглянул в окно. И увидел красивое здание железнодорожного вокзала и огромные золотые буквы над его центральным входом. Читать я уже умел и тогда и потому быстро сложил эти буквы в единое слово: «ПУППЕФЕЛЬД».