Жюль Верн - Семья Ратон

Да! — опасность грозит ему самому, потому что волшебник только что воскликнул:

— Что касается тебя, прекрасный юноша, — Ратина вскоре не будет в состоянии смотреть на тебя без отвращения!

При этих словах Ратина падает без чувств в объятия своей матери, а Ратин бежит по направлению к главной двери, в то время как Гордафур бросается к нему.

— Теперь ты, Ратин! — восклицает он.

И он изо всех сил наносит ему удар палочкой, точно у него в руках меч…

В это же самое мгновение главная дверь раскрывается, на пороге появляется принц… предназначенный Ратину удар задевает его…

Волшебная палочка коснулась принца Киссадора… теперь это уже не принц, а ужасный шимпанзе!

Какая ярость овладевает им! Он, так гордившийся своей красотой, он, полный самоуверенности и тщеславия, теперь — отвратительная обезьяна с гримасничающей мордой, с длинными ушами, с выдающейся пастью, с руками, доходящими до колен, с расплющенным носом и желтой кожей, покрытой щетинистой шерстью.

На одной из стен комнаты висит зеркало! Он смотрится в него!.. И у него вырывается ужасный крик!.. Он бросается на Гордафура, пораженного собственной неловкостью!.. Он хватает его за шею и начинает душить своими сильными обезьяньими руками.

Тогда пол раскрывается, как по традиции случается во всех феериях, — оттуда вырываются клубы пара, и злой Гордафур исчезает среди огненных языков.

Затем принц Киссадор раскрывает окно, одним скачком вылетает в него и отправляется в соседний лес к своим собратьям.

Теперь, конечно, я никого не удивлю, рассказав, что все окончилось апофеозом, среди ослепительной декорации, способной вполне удовлетворить зрение, слух, обоняние и даже вкус… Глаз любуется самыми прекрасными пейзажами под восточным солнцем. Слух ласкают райские мелодии. Обоняние услаждается опьяняющими ароматами, льющимися из миллиардов цветов. Уста ощущают воздух, насыщенный запахом самых удивительных плодов.

Одним словом, все счастливое семейство в восторге до такой степени, что Ратон, сам отец Ратон, не чувствует больше своей подагры. Он излечен и швыряет в сторону свой костыль!

— А-а! — восклицает герцогиня Ратонна, — так вы уже не больны подагрой, друг мой?

— По-видимому, — отвечает Ратон, — вот я и избавлен…

— Отец мой! — радуется принцесса Ратина.

— Ах, господин Ратон!.. — добавляют Рата и Ратана. В это же мгновение подходит фея Фирмента со словами:

— Действительно, Ратон, теперь исключительно от вас зависит сделаться ли человеком, и, если вы хотите, я могу…

— Человеком, госпожа фея?..

— Ну конечно! — отвечает герцогиня Ратонна, человеком и герцогом, так же, как я — герцогиня и женщина!..

— Ну, нет; очень вам благодарен! — ответил наш философ-крыса. — Я — крыса и останусь крысой. По-моему, это гораздо лучше и, как сказал много столетий назад Менандр: «Собака, лошадь, бык, осел, — все лучше, чем „быть человеком“, не во гнев вам будь сказано».

Вот, дорогие мои, какова развязка всей этой сказки. Семье Ратон впредь уже нечего бояться ни Гордафура, задушенного принцем Киссадором, ни принца Киссадора, который уже не имеет возможности восторгаться собственной особой.

Из этого следует, что теперь они будут очень счастливы и будут испытывать то, что называется полным блаженством.

Кроме того, фея Фирмента искренне привязана к ним и будет продолжать осыпать их своими милостями.

Один только кузен Ратэ имеет некоторое право жаловаться на судьбу, так как он не достиг полной метаморфозы. Он никак не может примириться со своим положением, и его ослиный хвост приводит его в отчаяние. Тщетно пытается Ратэ скрыть его: хвост высовывается отовсюду.

Что касается честного Ратона, — он останется крысой до конца дней своих, к великой ярости герцогини Ратонны, которая вечно упрекает его за неприличный отказ подняться до ступени человека.

Что касается принца Ратина и принцессы Ратины, — они были очень счастливы и имели много детей.

Так обыкновенно кончаются все волшебные сказки, и я тоже придерживаюсь этой манеры, потому что она — наилучшая.