Михаил Салтыков-Щедрин - Игрушечного дела людишки

– Нет, сударь, что уж? Дальше – лучше увидите доказательства, что не напрасно я недоволен им. А покуда позвольте мне экзамент продолжать.– Ну, коллежский асессор, сказывай! Что большую мзду ты любишь – это мы знаем, а как насчет малой мзды – приемлешь?

– Папп… взззз…

«Человечек» как будто спохватился и зашипел. Признаться, я подумал, не испортился ли в нем механизм, но Изуверов поспешил разуверить меня.

– Это значит: приемлю и малую мзду, но лишь в тех случаях, когда сорвать больше нечего.– Ну, а как ты насчет того скажешь, чтобы, например, совсем без мзды дело решить?

– Вззззз…

Коллежский асессор не только зашипел, но,даже закружился. Лицо у него совсем налилось красною жидкостью; глаза блудливо бегали в орбитах. Вообще было видно, что самая идея решить дело без мзды может довести его до исступления.

Даже Изуверов возмутился такою наглостью и строго покачал головой.

– Как посмотрю я на тебя, «Мздоимец»,– сказал он,– так ты жаден, так жаден, что, кажется, отца родного за взятку продать готов?

– Папп‑па! папп‑па! папп‑па!

– А под суд за это попасть хочешь?

– Вззззз…

– Не любишь? Конечно!.. Кому под суд попасть хочется! Какой ни на есть пансион, хоть грош, а все‑таки заслужить лестно! Ты, поди, уж и деревнюшку для себя присмотрел?

– Папп‑па!

– Наберешь взятков, женишься, уедешь в вотчину, станешь деток зоблить [2], крестьян на барщину гонять, в праздники на крылосе за обедней подпевать!

– Папп‑па!

– И вдруг кондрашка?!

– Вззззз…

– Не любишь? Ничем его так, вашескородие, огорчить нельзя, как ежели о смертном часе напомнить. Ну, ладно, коллежский асессор! Покуда что, а мы тебя теперь с одним человечком сведем…

Изуверов отыскал другую картонку и вынул оттуда «мужика».

Мужик был совсем настоящий и, по‑видимому, даже зажиточный. Борода длинная, с сильною проседью; волосы, обильно вымазанные коровьим маслом; на плечах – синий армяк, подпоясанный красным кушаком, на ногах – совсем новенькие лапти. Из‑за пазухи у него высовывались куры, гуси, утки, индюшки, поросята, а в одном из карманов торчала даже целая корова. Изуверов поставил его сначала поодаль от коллежского асессора.

– Ну, что, мужичок! виноват?

– Мм‑му‑у!

– А коли виноват – становись, значит, на коленки! Он поставил мужика на колени и обратил лицом к коллежскому асессору.

– Ползи!

Мужик пополз и остановился перед «Мздоимцем». Коллежский асессор сначала отвернул голову в сторону, притворяясь, будто не видит просителя; но после несколько раз повторенных «мм‑му‑у!» постепенно начал взглядывать по направлению виноватого и наконец вдруг плотоядно и пронзительно взвизгнул:

– Папп‑па!

И тотчас же вырвал у мужика из‑за пазухи гуся, которого тут же, при неистовом гоготаний птицы, живьем и сожрал.

– Кланяйся же! кланяйся, мужичок! – поощрял Изуверов,– проси прощенья… вот так! виноват, мол, ваше высокородие! не буду!

– Мму‑у‑у! мму‑у‑у! мму‑у‑у! – твердил мужичок.

Поощренный этим, коллежский асессор словно остервенился. Откинулся всем корпусом назад и некоторое время стоял в этой позе, как бы разглядывая свою жертву; потом начал раскачиваться из стороны в сторону, наливаясь при этом кровью, и наконец со всех ног бросился на мужика и принялся его теребить и грабить. Все это было проделано до такой степени живо, что у меня даже волосы встали дыбом. «Мздоимец» повытаскал из‑за пазухи мужика всех курят, выволок из кармана за рога корову, потом выворотил другой карман и нашел там свинью, которая со страху сейчас же опоросилась десятью поросятами, и при всякой находке восклицал:

– Папп‑па! папп‑па! папп‑па! Мужик же в умилении вторил ему:

– Мму‑у‑у!!

Наконец «Мздоимец» отцепился, и мужик, думая, что вина ему уж прощена, тоже начал проворно становиться на ноги. Однако ж не тут‑то было. Коллежский асессор опять что‑то вспомнил (и, по‑видимому, самое важное) и энергично замахал руками, указывая мужику на лапти. Мужик сконфузился, как будто его уличили в плутне, затем беспрекословно опустился на пол и стал разувать онучи и лапти. Все время, покуда происходил процесс разувания, «Мздоимец» внимательно следил за виноватым и лукаво улыбался, как бы говоря: «Надуть хотел… негодяй!!» И точно: по мере того, как развертывались мужиковы онучи, из них во множестве сыпались беленькие и желтенькие кружочки.

– Это крестовики и полуимпериальчи‑ки‑с! [3]– пояснял Изуверов.

Коллежский асессор остервенился вновь. В одно мгновение ока бросился он на виноватого, обшарил с головы до ног, обрал деньги, снял с мужика армяк и даже отнял медный гребень, висевший у него на поясе.