Лидия Думцева - Сказки о любви

Жила-была на свете Чашка. Да-да, самая обыкновенная чашка… Ох, простите… Если бы она узнала, что ее назвали обыкновенной… — такой скандал закатила бы на своей полке посудного шкафа! Ах! Снова простите… Своей эту полку Чашка не признавала никогда! Еще бы — такое соседство приводило ее в негодование: фаянсовый Сервиз, неуклюжий пузатый Чайник да бледный невзрачный Колокольчик-рюмка… Какая скука! Не то, что на самой верхней полке, где разместились разнообразные посудные диковинки. Там, если и наступала тишина, то — царственная или презрительная.

Впрочем, Судьба, может быть, и впрямь нехорошо обошлась с нашей героиней. И все потому, что не оказалось у нее ни пяти сестер, ни — тем более одиннадцати — для полного комплекта. А ведь заметно отличалась она от тех чашек, из которых хозяева пили чай каждый день.

Итак, Чашка была натурой тонкой, очень чувствительной и мечтательной. Она мечтала о многом, о разном… Но главной ее фарфоровой мечтой было — очутиться там — наверху, среди избранных…

«Если бы, если бы только это свершилось! Как обзавидовались бы все красотки чашки со средней полки! — Чашка хихикнула, обвела презрительным взглядом своих соседей, покосилась на обитателей средней полки. — Нет, выше не смею, не смею, — задохнулась от неслыханной собственной дерзости Чашка. — Ах, как сладка и как несбыточна эта мечта!»

Оставалось только жадно всматриваться и вслушиваться во все, что происходило там — в высшем обществе.

А наверху в Резном Графине с вытянутым горлышком сидел на корточках узкоглазый Стеклянный Человечек с желтым круглым лицом и длинными тонкими усами. Графин и Человечек подолгу вели между собой умные беседы о форме и содержании.

«Нет, все же ничего не может быть главнее формы», — так начинал каждую беседу Резной Графин.

«Разумеется, главное — содержание, — надменно отвечал Человечек, — содержимое, содержание… Впрочем, ты до сих пор и разницы в этих словах не уловил…»

«Ах! Сколько можно — об одном и том же!?» — вздохнула Крышечка-Голубка. Она украшала и без того нарядный, весь расписной шестигранный Фарфоровый Сосуд. Когда из него наливали вино, Крышечка-Голубка нежно ворковала. Жили они душа в душу, и не было им дела до всех остальных.

Из желто-золотистого стеклянного Самоварчика можно было пить коктейль — так хитро придумали его трубочку-спираль, и затейливый краник, и кокетливый чайничек — колпачок, очень вертлявый и любопытный.

А Заморский сплюснутый Флакон, внутри которого покачивалась в вине настоящая спелая Груша на веточке с двумя зелеными листочками…

Словом — все-все там были редкостными и удивительными. Конечно же, не соседи нашей Чашки.

«Как же подсматривать за ними надоело, — с досадой подумала Чашка. — А этих слушать противно! Болтают одни глупости! О! Неужели мне не суждено попасть туда — наверх!»

И однажды скромный фарфоровый Колокольчик-рюмка, заслоненный обеденным сервизом, случайно оказался возле Чашки. И… коснулся ее.

«Дили-дим» — раздался мелодичный нежный звон!

Мгновенно прекратилась болтовня на нижней и средней полках. Смолкли умные беседы на верхней…

«Какой дивный голос! — послышалось отовсюду, — О! Спой нам, спой еще!»

Чашка, едва не задохнувшись от блаженства, выразительно взглянула на Колокольчик. Он понял. И снова «Дили-дим-м-м…»

Неожиданное происшествие обсуждалось несколько дней. И все более лестные слова долетали до Чашки: «Удивительная, необычайная, редкая, редчайшая и даже — несравненная!»

«Да-да! Они правы! Я несравненная! — упивалась восторгом Чашка. — Наконец все поняли! Теперь скорей, скорей на самый верх! Там, только там, мое место!»

«Я безмерно счастлив, что помог открыть Вашу необыкновенную душу», — тихо промолвил Фарфоровый Колокольчик…

«Вот еще нахал выискался! — презрительно фыркнула Чашка. — Не ты, так другой!!»

«О, простите, простите! Я и не помышлял Вас обидеть, — пролепетал Колокольчик, — я только…»

«Не хочу и слушать! — негодовала Чашка. — Разболтался тут!»

«Вы правы, — пробормотал, запинаясь Колокольчик. — Я никогда не посмею… Но я так счастлив! Так счастлив!»

Чашка не соизволила ему ответить. Еще бы! Ведь он мешал ей мечтать о новой жизни, совсем-совсем другой.

«Графину с узкоглазым Человечком я скажу, что споры их так пусты! Вот я сама себе и форма, и содержание — моя сущность, моя натура… А они — что они друг без друга! Стекляшки!!! И Сосуду с Голубкой я тоже кое-что скажу…»