Корнелия Функе - Чернильное сердце

Худое лицо Кокереля исказилось болезненной улыбкой. Он явно не слишком радовался предстоящему свиданию. На некоторых лицах при словах Каприкорна отразился страх.

– Что ж, довольно речей. Послушаем чтение.

Каприкорн откинулся в кресле и кивнул Сороке.

Мортола хлопнула в ладоши, и по площадке к ней заспешил Дариус. В руках у него была та самая шкатулка из комнаты Сороки. Он явно знал, что в ней находится. Лицо у него заострилось больше обычного; он открыл шкатулку и, смиренно опустив голову, подал Сороке. Змеи, видимо, дремали, потому что Мортола достала их, не надевая перчатку. Она даже повесила их себе на плечо, пока вынимала книгу из шкатулки. Потом осторожно, как дорогое ожерелье, положила змей на место, закрыла крышку и снова отдала шкатулку Дариусу. Он остался стоять на помосте, лицо у него было несчастное. Мегги поймала его сочувственный взгляд, когда Сорока усадила её на стул и положила ей на колени книгу.

Вот он снова перед ней, злосчастный томик в ярком бумажном наряде. Интересно, какого он цвета под суперобложкой? Мегги пальцем тихонько приподняла её и увидела тёмно-красную ткань переплёта, красную, как пламя вокруг чёрного сердца. Все несчастья начались со страниц этой книги, и только от её автора оставалось теперь ждать спасения. Мегги погладила переплёт, как делала всегда, прежде чем открыть книгу. Этот жест она переняла у Мо. Она помнит его с самого раннего детства – как отец берёт в руки книгу, ласково проводит рукой по переплёту и открывает её, словно сундук, до краёв полный невиданных сокровищ. Конечно, случалось, что за переплётом не оказывалось ожидаемых чудес.

Такую книгу закрывали, досадуя на неисполненное обещание. Но к «Чернильному сердцу» это не относилось. Плохие книги не оживают. Из них не выудишь ни Сажерука, ни даже Басты.

– Я должна сказать тебе кое-что!

Платье Сороки пахло лавандой. Запах повеял на Мегги как угроза.

– Если ты не исполнишь того, зачем ты здесь, если ты вздумаешь нарочно оговориться или так исказить слова, что гость, которого ждёт Каприкорн, не придёт, тогда Кокерель, – Мортола пригнулась к Мегги так близко, что девочка почувствовала на щеке её дыхание, – перережет глотку тому старику. Может быть, Каприкорн не отдаст такого приказа, потому что верит вздорным басням старика, но я им не верю, и Кокерель выполнит мой приказ. Поняла, детка?

Она ущипнула Мегги костлявыми пальцами за щеку. Мегги оттолкнула её руку и посмотрела на Кокереля. Он встал за спиной Фенолио, улыбнулся ей и провёл пальцем по горлу старика.

Фенолио оттолкнул его и поглядел на Мегги, стараясь вложить в этот взгляд все: ободрение, утешение и немую насмешку над всеми окружавшими их ужасами. Сработает ли их план, зависело от него, только от него и от слов, которые он написал. Мегги чувствовала, как царапает ей кожу спрятанный в рукаве листок. Листая книгу, она чувствовала, что руки у неё как чужие. То место, откуда ей следовало начать, было отмечено на сей раз не загнутым уголком. Там лежала закладка, чёрная, как уголь.

«Откинь волосы со лба! – сказал ей Фенолио. – Это будет знак для меня».

Но только она приподняла левую руку, на скамьях снова началось волнение.

Это вернулся Плосконос. Лицо у него было всё в саже. Он торопливо подошёл к Каприкорну и что-то прошептал ему на ухо. Каприкорн нахмурился и обернулся к деревне. Мегги увидела два столба дыма, бледными клубами взвивавшиеся в небо рядом с колокольней.

Каприкорн снова поднялся с кресла. Он старался придать своему голосу выражение спокойной насмешки, как у взрослого, посмеивающегося над проделкой детей. Но лицо его говорило другое.

– Сожалею, что мне придётся испортить праздник некоторым из вас, но сегодня и у нас закричал красный петух. Он совсем заморыш, этот петушок, но всё же нужно свернуть ему шею. Плосконос, возьми ещё десятерых на подмогу!

Плосконос увёл новую команду. Ряды сидящих заметно поредели.

– И пусть ни один не возвращается, пока вы не отыщете поджигателя! – крикнул им вслед Каприкорн. – Мы сегодня же, здесь же проучим его – будет знать, как поджигать жилище самого дьявола!

Кто-то рассмеялся. Но большинство тревожно оборачивались на деревню. Несколько служанок даже поднялись с мест, но Сорока прикрикнула на них, называя каждую по имени, и они поспешно сели обратно, как школьницы, получившие нагоняй от учителя. И всё же публика волновалась. На Мегги никто уже не смотрел, почти все отвернулись от неё, показывали пальцами на столбы дыма, перешёптывались. По колокольне подымались багряные отсветы, а над крышами стелился серый дым.