Валентина Чаплина: Удивительное происшествие

Через минуту у киоска собрались все: и Лёвка, и Лида, и Степан с Катюшкой, и Лариса, и Берёза, и мальчишка с кляксами, и мальчишка без клякс. Туда же направился Рыбалыч и ужасно недовольный Щукин отец. Ребята вертели головами в разные стороны. И вот, наконец, все увидели дедушку с Богатырём в руках. Он выходил из двери третьего класса.

— Здравствуйте, — кинулся к нему со всех ног Лёвка, — а мы вас ищем давно.

Вот к ребятам подошёл и капитан. Глаза его улыбались.

…А через несколько минут «Инженер Пташников» попрощался с пристанью. Капитан стоял на своём завидном для каждого мальчишки капитанском мостике и улыбался во всё лицо. И, видя эту улыбку, ребята, которые теперь уже были на пристани, почувствовали, что у них появился новый большой, настоящий друг.

Щукина мама держала сына за руку очень крепко: она боялась, как бы он не улизнул. Когда над Волгой прозвучал сигнал отправления, мама бежала уже к самой воде, буквально волоча за собой этого длинного, противного, но дорогого ей мальчишку.

— Какой пароход отошёл? — спросила она кого-то, вбегая на помост, соединяющий берег с пристанью.

— «Инженер Пташников».

У мамы опустились руки. Она остановилась и, сразу обессилев, устало привалилась к перилам. Щуке теперь уже незачем было рваться из маминых рук. Самая страшная опасность миновала.

— Рад, что опоздали? — горько спросила Нона Ивановна.

Щука молчал, но лицо у него было весёлое, ещё минута и он улыбнётся. Конечно, он был рад. Пароход увёз с собой отца и деда. Отец, правда, ещё вернётся из командировки, но, во-первых, это будет через несколько дней, а, во-вторых, отец всегда занят, ему некогда разбираться в Щукиных делах. Мать же Щука вообще не очень боялся: покричит и смолкнет. Самое страшное — это дед. Он бы Щуке за его дела спуску не дал. Но теперь дед далеко от берега. А в гости он приезжал раз в год, так что Щуке была причина улыбаться.

«Узнать бы, кто это матери наябедничал, — думал он, — ух и расправлюсь! Не рад будет!»

Вдруг Щука вздрогнул и… прирос к земле. Он так удивился, так растерялся, так испугался, что не сразу сообразил убежать. Перед ним, как из-под земли, вырос… дед. Да, да, дед!

«Инженер Пташников» посередине Волги набирал скорость, а дед стоял на помосте, соединяющем берег с пристанью.

— Папа! — удивлённо и радостно крикнула Нона Ивановна. — Вы не уехали?

— Как же я могу уехать, если у тебя дома такое творится? — говорил дед, совершенно не глядя на маму, а уставившись в испуганные глаза внука. — Я теперь долго буду у тебя жить.

Щука, наконец, сообразил, что надо удирать. Сейчас, под горячую руку, деду лучше не попадаться, а потом видно будет. И он побежал. Побежал со всех ног. На берег! В город!

От деда удрать — пара пустяков. От мамы — тоже. Но удрать от мальчишек и девчонок, которые тут же погнались за Щукой, невозможно. Они окружили его и, как миленького, вернули матери и деду.

— Спасибо, — сказал чернобровый старик, — спасибо за всё. Ждём всех вас завтра к нам в гости. А пока мы тут сами разберёмся, что к чему.

Дед крепко взял Щуку за руку и потащил его на берег. Мама пошла вместе с ними, бесшумно ступая по доскам войлочными подошвами.

Ребята за ними не пошли. Они молча глядели им вслед. Притихли. И вдруг стало слышно какое-то непонятное бормотанье. Оно, может быть, и раньше было, только его заглушали ребячьи голоса. Бормотанье было отчаянное, со всхлипываниями и где-то совсем рядом. Ребята огляделись. Что такое?

— Кто виноват из них, кто прав, судить не нам, кто виноват из них, кто виноват, кто виноват…

Мальчишка в школьной форме с мохнатым полосатым полотенцем на голове и непонятно чёрным лицом повторял одни и те же слова. Обеими руками он держался за голову и всё время щупал её.

— Да только воз и ныне там, да только воз, да только воз, да только воз, воз, воз… — как заводной, бубнил он, а руки всё время трогали голову.

— Борька? Ты?!

— …и ныне, и ныне, там, там, там. Та-ам! Та-а-ам!! — отчаянно заорал Борька. — Я тоже выучил, тоже выучил, почему же она не возвращается?! — и он кулаками застучал по своему футбольному мячу.

И только теперь, вот только сейчас, сейчас, в эту самую минуту Лёвка, Степан и Лида осознали, что уже темно. Совсем темно, почти ночь. Они, конечно, пораньше видели, что темно, но, помогая мальчишке с кляксами, которого даже неизвестно как зовут, совсем забыли, что темнота для них страшная вещь. Теперь было уже поздно учить басню. То есть басню учить всё равно нужно: её задали на дом, но поздно потому, что они уже навсегда потеряли свои родные, человеческие головы.