Игорь Малышев - Дом

На рождество Ване подарили настоящий медный компас и мальчик весь вечер сжимал его в кармане, поминутно вынимая и замирая в ожидании, когда стрелка остановится и покажет, где находится север. Потом он осторожно поворачивал прибор вокруг своей оси, чтобы буква Ю оказался на юге, С на севере, З на западе, а В на востоке. Застыв над дрожащей стрелкой, Ваня восхищённо смотрел на установившийся порядок, где всё расставлено по местам и ему казалось, что всё отныне будет просто и ясно и он никогда теперь не заблудится в этом мире. Когда мальчик ложился спать, он положил компас под подушку и, просыпаясь среди ночи ощупывал его прохладный гладкий корпус, после чего, успокоенный засыпал снова.

В школе дела у Вани шли ни шатко, ни валко, но всё же немного лучше, чем в прошлом году. Даже дела с математикой понемногу пошли в гору. Видимо сказались летние занятия с Марьей Петровной.

— Ну вот, уже совсем другое дело, — говорил папенька, просматривая его дневник. — Так, глядишь, и в отличники выбьемся? А, Иван Арсеньевич?

Выбиваться в отличники Ване отчего-то совсем не хотелось, но, чтобы не обидеть отца он неопределённо кивал головой, мол, «посмотрим, почему бы и нет?» и смущённо улыбался.

Настала весна. В синем небе засияло слепящее солнце. Звуки капели всю ночь напролёт не давали мальчику уснуть, словно звонкие голоса падающих капель говорили ему, что лето придёт совсем скоро, что солнце старается изо всех своих солнечных сил и греет нашу суровую землю, чтобы растопить лебяжьи шубы снегов. Иногда звуки капели сливались в какую-нибудь мелодию и весь следующий день Ваня тихонько напевал её про себя.

В апреле, сразу после Пасхи, Марья Петровна вышла замуж за молодого инженера. На свадьбе Ваня нёс за невестой фату и поминутно замирал от восторга, чувствуя, как солнце припекает его макушку. Смех Марьи Петровны сливался со звоном последней капели.

— Скоро лето! Скоро, скоро! — пели птицы на голых ветках деревьев. — Скоро, скоро! — стучали копыта лошадей свадебного кортежа.

Солнце отражалось в цилиндрах и драгоценностях гостей, а Ваня смотрел на всех сияющими глазами и думал, что никто не знает о том, что пройдёт чуть больше месяца и один мальчик со светлой головой и беспокойным сердечком снова увидит свою похожую на медведицу бабушку, косматого домового Фому, бревенчатые стены дома, услышит песни вечерних соловьёв в оврагах, страшные и непонятные шорохи, шелест дождинок, падающих в траву… Что ещё чуть-чуть и его ослепят далёкие ночные молнии над мокнущим садом, оглушит гром, омоют тёплые, как материнские руки, летние дожди…

Вечерами Ваня подолгу сидел над большим подробным атласом в кожаном переплёте, который дал ему папенька, показав, где находится Москва, и где бабушкин дом. То есть, бабушкин дом там конечно же обозначен не был, папенька просто поставил карандашом точку на карте и сказал:

— Вот, примерно здесь. Видишь, вот течёт Ягодная Ряса. Бабушка живёт на правом берегу, на самом краю леса, — потом он заметил лежащий рядом с атласом компас и спросил: — В какую сторону от Москвы лежит бабушкин дом?

Ваня осторожно повертел прибор.

— На юго-западе.

Папенька подхватил мальчика на руки, закружил вокруг себя.

— Молодец, соображаешь!

Ваня вскинул руки, достал потолок и закричал:

— Соображаю! Ура!

Папенька играючи перекинул сына подмышку, словно тот был прогулочной тросточкой или лёгкой куклой из папье-маше и спросил:

— Пойдёшь, географ, со мной чай пить?

— А маменька мне зефира даст? — заговорщицки шепнул мальчик.

— Мы попросим.

— Тогда пойду, — согласился Ваня и папенька понёс его пить чай.

Наступил май. Ваня каждый день, едва закончив возиться с уроками, убегал гулять во двор и до самой темноты не мог надышаться вечерней прохладой, налюбоваться высоким, с чуть заметной сыринкой небом, тонким, как ивовый прутик, молодым месяцем, насмотреться на яркие, крошечные, словно родившиеся после зимы заново, звёздочки. Последняя грязь быстро высыхала под входящим в силу солнцем. Некогда огромные, словно озёра, лужи, ещё совсем недавно плескавшиеся посреди дворов и улиц, мельчали, съёживались и уходили под землю. Молодая весёлая трава затопила пустыри и овраги. Полетела из-под извозчичьих колёс первая пыль, обещавшая долгое знойное лето. Мама по вечерам не могла зазвать Ваню домой, а когда тот всё же сдавался и нехотя подчинялся, то садился у окна, смотрел, как улыбается ему из-за крыш месяц и чувствовал, как всё внутри него замирает и куда-то проваливается от ощущения близости лета.