Михаэль Энде - Школа волшебства» и другие истории

— Лежи, пожалуйста, Герочка. Каждый человек когда-нибудь отправляется в Санта-Крус.

И, помолчав немного, добавил:

— А некоторые даже и не один раз.

Герман с благодарностью посмотрел на отца. И нашел, что отец у него просто чудесный. И такая же чудесная мама. И с Кларой он тоже теперь найдет общий язык. Может быть, это даже здорово — иметь младшую сестру, если со временем с ней можно будет потолковать о том о сем.

— Только вот еще что я хотел бы узнать… — продолжил отец. — Удалось ли тебе передать тайное послание?

Герман задумался, а потом прошептал:

— Не знаю… мне кажется, что да… однако…

— Тс-с! — произнес папа и приложил палец к губам. — Ничего не говори! Ведь это, в конце концов, секрет, не так ли?

Как раз в этот момент в спальню вошла мама, до этого хлопотавшая возле Клары. По очереди взглянув на обоих, она сказала:

— Ну что, дорогие мои? У вас вид настоящих заговорщиков.

Отец с сыном обменялись взглядами и многозначительно улыбнулись.

— Вы откроете мне свой секрет? — спросила мама. Отец подмигнул Герману:

— Откроем?

— Ясное дело! — сказал Герман.

В Индии, в самой сердцевине непроходимых джунглей, жил очень старый и очень мудрый слон по имени Филимон Фальтенрайх. На своих могучих ногах-колоннах возвышался он над берегом священной реки. Время от времени, желая освежиться, он посыпал голову белым песком или принимал прохладный душ. Ведь щедрая природа, наряду с многочисленными достоинствами, наградила его и собственным поливальным устройством. Хобот вообще был крайне полезной штукой. И Филимон Фальтенрайх не уставал изо дня в день испытывать по этому поводу искреннюю благодарность.

С каких пор он жил в джунглях, никто точно сказать не мог. Столетние черепахи и те утверждали, что, сколько они себя помнят, он всегда стоял на этом самом месте. Одним словом, никто не знал, сколько лет Филимону Фальтенрайху. Да он и сам позабыл, поскольку не запоминал подобные пустяки. Он размышлял совсем о других вещах — он был философом.

Несмотря на то что Филимон Фальтенрайх отличался прямо-таки гигантскими размерами, шкура его была еще больше, чем тело. Она была столь вместительна, что ее хватило бы на пару таких же слонов.

Но он проживал в этой огромной шкуре совершенно один, и она висела на нем многочисленными складками, что придавало его виду солидность и добротность. Он вовсе этим не кичился, а принимал такое изобилие с благодарностью, как незаслуженный подарок природы. Кроме того, он вообще не придавал большого значения внешней стороне дела — для этого он слишком давно и слишком глубоко мыслил.

Не подумайте только, будто он все время неподвижно стоял на одном месте. Нет, конечно. Иногда он отправлялся на часок-другой прогуляться по джунглям — во-первых, чтобы немного размяться, а во-вторых — чтобы нарвать с деревьев свежих и сочных листьев и с удовольствием их съесть. Философы ведь тоже должны время от времени подкреплять силы. А у Филимона Фальтенрайха был, надо заметить, отменный аппетит. Это тоже наполняло его сердце благодарностью.

В остальном же он был существом нетребовательным и скромным. Настолько скромным, что, несмотря на свои прямо-таки фантастические размеры, он никому не мешал. Даже наоборот, когда он стоял на берегу священной реки, животные, проживавшие по соседству, время от времени использовали его в качестве садового домика. Они прятались между его ногами-колоннами во время дождя или отдыхали в тени его исполинского тела, когда немилосердно палило солнце.

Филимон Фальтенрайх ничего не имел против, поскольку его самого не тревожили и не мешали ему предаваться размышлениям.

Теперь вам наверняка захочется узнать, о чем именно размышлял Филимон Фальтенрайх. Так вот, он, собственно, любил всякую мысль, лишь бы она была великой и прекрасной. Но главное — великой, ибо он сам был таким — и не только телом, но и душой.

Когда, к примеру, бархатисто-синее небо Индии отражалось ночами в священной реке, картина эта глубоко трогала Филимона Фальтенрайха, и он, исполнясь благоговения, думал: «Луна!» Больше он ничего не думал, лишь просто: «Луна!» И это была великая мысль.

Филимон Фальтенрайх мерно покачивался на своих мощных ногах, чуть слышно шелестел щедро отмеренными ушами и чувствовал себя крошечным и незначительным по сравнению с небом, усыпанным звездами. И от созерцания этой красоты сердце его начинало трепетать.