Альберт Иванов - Счастливая звезда Хомы и Суслика

Напрасно Хома полагал, что победа над Кабаном легко сойдёт ему с лап.

Заколдовать его пришлый Кабан, конечно, не мог. Особенно теперь. Способности не те. А вот подкараулить в тёмном закоулке рощи — на это он был способен.

Сильно на Хому Кабан обиделся. Да что там обиделся — возненавидел! Всё время искал случая отомстить.

И подстерёг-таки. Напал однажды и припёр к дубу: Хома меж клыков очутился. Как в западне. Ни вперёд — ни назад. Ни вниз — ни вверх.

А прямо перед ним свирепое рыло. В упор Кабан дышит — у Хомы шерсть дыбом встаёт. То встаёт, то опадает.

А глазки у Кабана — красные-красные. Точно раздутые угли.

— Попался! Посмотрим, как тебя твоё колдовство выручит!

— Не понимаю, чем я тебе не угодил, — храбрился Хома.

— Издеваешься? Да я из-за тебя всю власть потерял!

— Скажи спасибо. Я тебя от всех забот избавил, — горячо оправдывался Хома. — У властителей жизнь не сахар. О подданных заботиться надо: корма запасать, жильём обеспечивать, судить, мирить, хвалить, наказывать — всё на тебя одного бы свалилось!

Такие хлопоты Кабану и в голову не приходили. Но он мрачно ответил:

— А я бы не стал ни о ком заботиться.

— Тогда бы все погибли, — пригорюнился Хома. — И прощай, власть!

— А чего же они сейчас не погибают? — недоверчиво пробурчал Кабан.

— Сейчас все сами о себе заботятся. Правителя нет.

Задумался Кабан. Действительно, зачем такая власть, если с ней столько забот?!

Хома не мог позволить ему долго раздумывать.

— Слышь, а откуда ты тех заклинаний набрался? — уважительно спросил он.

— От мамаши своей, — вздохнул Кабан, продолжая крепко удерживать пленника. — Она меня ими запугивала, когда я плохо ел.

— Ты? Плохо ел? — искренне удивился Хома.

— Маленький был, полосатый, глупый.

— Не то, что теперь, — польстил ему Хома.

— А ты откуда такие страшные заклинания взял? Дурьдаполбам! — припомнил Кабан. Его даже затрясло.

А Хому от него затрясло.

— Т-тётушка, — проклацал зубами Хома, — меня ругала, что много ем. Заклинала есть поменьше.

— Ты? Много ел? — поразился Кабан.

— Маленький был, глупый, — повторил Хома его слова.

— Ты и сейчас маленький, но вредный, — вновь обозлился Кабан. — Раздавлю. Так меня опозорил!

— Такого большого и клыкастого не опозоришь, — уверенно возразил Хома. — Это меня можно опозорить, а тебя — никогда. Скажи, что не правда?

— Правда. Но…

— Если ты всех, кто тебя уважает, давить будешь, никого не останется, — гнул своё Хома.

— А разве ты меня уважаешь? Ты же меня не любишь!

— Я тебя уважаю, но не люблю, — хитро сказал Хома.

— Как? — хрюкнул Кабан.

— Я тебя уважаю как украшение рощи, — разъяснил Хома. — Без тебя бы она вмиг обеднела. Все в роще есть: Медведь, Волк, Лиса. А представь себе — Кабана нет!

— Не могу представить, — признался Кабан.

— И я не могу. Даже поругаться не с кем. И вообще я не прав, — понесло Хому, — я тебя, наверное, больше люблю, чем уважаю. Только сейчас понял!

— Э-э, вот я тебя и подловил, — засиял Кабан. — Разве ссорятся с теми, кого любят?

— А как же! Кого любят, с теми и ссорятся, ругаются, ничего не прощают!

— Похоже… — протянул Кабан. — Я папашу своего очень любил и всё время с ним ссорился, а то и дрался. Да и мамаша моя души в нём не чаяла, а никогда ему спуску не давала.

Счастливые воспоминания растрогали Кабана. Он неожиданно выпустил Хому и сел под дубом.

И хотя Хома мысленно был уже дома, он благоразумно решил остаться. Ну, удерёшь. А потом снова ходи и вздрагивай!

Хома уселся рядом с ним.

Это ещё больше расположило к нему Кабана. Не хнычет, не выкручивается. Не убегает, наконец. Может, и впрямь к нему, Кабану, по-своему хорошо относится.

— Ну, допустим, — задушевно начал Кабан, — допустим, ты не врёшь. А вот не уважаешь меня за что?

— За хамство, — выпалил Хома. И чуть не зажмурился от страха.

Но Кабану понравилась его смелость.

— Бывает, — ухмыльнулся он. — Папаша мой незабвенный, хам из хамов, то же самое говорил: «И в кого ты таким хамом уродился, хамло!»

— Может, смеялся? Шутил?

— Никогда! — заверил Кабан. — И я тоже никогда не шутил. Ни разу в жизни, — пожаловался он. — Сам не шучу, шуток не понимаю и вообще не смеюсь.