Ганс Андерсен - Сказки

— Эй, ты, оловянный солдатик, — сказал тролль, — чего глядишь куда не надо!

Оловянный солдатик будто и не слыхал.

— Ну постой же! Вот настанет утро!.. — сказал тролль.

Утро настало, дети проснулись и оловянного солдатика поставили на окно.

Вдруг — по милости ли тролля или от сквозняка — окно распахнулось, и наш солдатик полетел головой вниз с третьего этажа — прямо в ушах засвистело! — и с маху врезался в щель между камнями мостовой. Так он и стоял на голове, простирая к небу свою единственную ногу.

Мальчик и служанка сейчас же выбежали на поиски, но, сколько ни старались, найти солдатика не могли; несколько раз они чуть не наступили на него и все-таки не заметили. Закричи он им: «Я тут!» — они, конечно, сейчас же нашли его, но он считал неприличным кричать на улице: он ведь носил мундир!

Начал накрапывать дождик; он шел все сильнее, сильнее, наконец хлынул ливень. Когда опять прояснилось, пришли двое уличных мальчишек.

— Гляди! — сказал один. — Вот оловянный солдатик! От правим его в плавание!

И они сделали из газетной бумаги лодочку, посадили туда оловянного солдатика и пустили в канаву. Сами мальчишки бежали рядом и хлопали в ладоши. Ну и ну! Огромные волны ходили по канавке! Течение так и несло — немудрено после такого ливня!

Лодочку бросало и вертело во все стороны, и оловянный солдатик весь дрожал, но он держался стойко и не изменился в лице: ружье на плече, голова прямо, грудь вперед!

Лодку понесло под длинные мостки: стало так темно, точно солдатик опять попал в коробку.

«Куда меня несет? — думал он. — Да, это все штуки гадкого тролля! Ах, если бы со мною в лодке сидела та красавица — по мне, будь хоть вдвое темнее!»

В эту минуту из-под мостков выскочила большая крыса.

— Паспорт есть? — спросила она. — Давай паспорт!

Но оловянный солдатик молчал и еще крепче сжимал ружье. Лодку несло, а крыса плыла за ней вдогонку. У! Как она скрежетала зубами и кричала плывущим навстречу щепкам и соломинкам:

— Держи, держи его! Он не внес пошлины, не показал паспорта!

Но течение несло лодку все быстрее и быстрее, и оловянный солдатик уже видел впереди свет, как вдруг услышал такой страшный шум, что струсил бы любой храбрец. Представьте себе, у конца мостика вода из канавки устремлялась в большой канал! Это было для солдатика так же опасно, как для нас нестись на лодке к большому водопаду.

Солдатика уносило течением все дальше, остановиться было нельзя. Его лодка скользнула вниз; но бедняга держался по-прежнему стойко и даже глазом не моргнул, а лодка завертелась волчком, наполнилась водой до краев и стала тонуть. Оловянный солдатик погружался все глубже, только голова еще торчала наружу, но вот исчезла и она! Тут он подумал о своей красавице: не видать ему больше прелестной танцовщицы. В ушах у него звучало:

Бумага совсем размокла, и оловянный солдатик пошел было ко дну, но в ту же минуту его проглотила рыба.

Какая темнота! Хуже, чем под мостками, да еще страх как тесно! Но оловянный солдатик держался стойко и лежал, вытянувшись во всю длину, крепко прижимая к себе ружье.

Рыба металась туда и сюда, выделывала самые удивительные скачки, но вдруг замерла, точно в нее ударила молния. Блеснул свет, и кто-то закричал: «Оловянный солдатик!» Дело в том, что рыбу поймали, свезли на рынок, потом она попала на кухню, и кухарка распорола ей брюхо большим ножом. Кухарка взяла оловянного солдатика двумя пальцами за талию и понесла в комнату, куда сбежались посмотреть на замечательного путешественника все домашние. Но оловянный солдатик ничуть не загордился. Его поставили на стол, и — чего-чего не бывает на свете! — он оказался в той же самой комнате, увидал тех же детей, те же игрушки и чудесный дворец с прелестной маленькой танцовщицей! Она по-прежнему стояла на одной ножке, высоко подняв другую. Вот так стойкость! Оловянный солдатик был тронут и чуть не заплакал оловом, но это было бы неприлично, и он удержался. Он смотрел на нее, она на него, но они не обмолвились ни словом.